И Эртхиа каблуками поторопил коня, когда тропа побежала вверх, и за краем этого подъема виднелось только небо, и Эртхиа понял, что они приближаются к журчанию и шелесту, и сейчас, стоит подняться до верха, станет видно все это. И он зажмурил глаза, выезжая на солнце, и открыл их на переломе тропы, и устремил вниз нетерпеливый взгляд.
И рванул на себя повод.
Дэнеш поспешил догнать его и первым из спутников поднялся на гребень и остановил коня. У Тхэ и Тахин подъехали следом. И тоже остановились, глядя вниз, не в силах оторвать глаз от того, что открылось им.
Там внизу, на берегу длинного заросшего высокой травой озерца, на разрытом множеством следов песке темнели остывшие кострища. Между ними, как в лавке торговца, прямо на песке лежали словно бы свертки дорогих тканей, ярких, сверкающих золотым шитьем, и ветер сыпал песок на драгоценные браслеты и ожерелья и шевелил легкие, прозрачные как воздух вуали и пряди волос, рассыпанных по песку.
— Шад-дам, — без голоса сказал Тахин.
— Что с ними? — прошептал Эртхиа. — Здесь мор?
— Я ошибся, — сказал Дэнеш.
А У Тхэ молчал, совсем не понимая.
И Эртхиа погнал коня вниз, и, не доезжая, повернул его и прыгнул с седла, и кинулся к ним бегом. Но незачем было спешить.
А он ходил между ними, и наклонялся к каждому, падал на колени, ощупывал и тряс безжизненные тела, вскакивал, перебегал и снова тряс, как будто не видел, как страшно запрокидывались головы, не видел крови, черными пятнами запекшейся на одеждах и волосах. Он насчитал две дюжины, и у каждого горло было перерезано одним точным безжалостным взмахом. И Эртхиа сбился со счета.
Дэнеш подъехал и спешился, и, крепко взяв за плечи, увел от них Эртхиа.
— Дети, — объяснил ему Эртхиа. — Что это? Почему?
— Я ошибся, — повторил Дэнеш. — Мы слишком долго в пути. Я потерял счет времени.
— Но что это?
— Это Дари.
— Дари?
— Здесь хава и зук справляют свой праздник. Я думал, далеко до него.
— Это — праздник? — задохнулся Эртхиа. — Везет нам на праздники… Что же праздновали здесь?
— Ночь дозволения, когда позволяют себе запретное, а после… — Дэнеш качнул рукой в сторону озера.
Эртхиа сел на песок, крутя головой и вздрагивая, как будто смехом пытался спастись от ужаса.
— Если бы ехали через Удж, я знал бы. Не привел бы вас сюда.
— А как ты узнал бы в Удже? — буркнул Эртхиа.
— Они приезжают на базар, чтобы купить невольников к празднику. Купцы привозят лучших к этому времени, знают, что эти не скупятся.
— Они их к празднику покупают? Как ягнят и тельцов для угощения?
— Только лучших и только…
— Убивать зачем?
— Считается, что после этого недостойны жить.
Эртхиа задохнулся снова, бил кулаками в песок, и рычал, пока не охрип.
— Я приведу сюда войско. Я истреблю это племя…
Дэнеш отошел от него, перемолвился парой слов с У Тхэ, и они принялись разгребать песок, чтобы вырыть им хоть неглубокую могилу. Не глядя на Тахина, который стоял там, наверху, не сделав ни шагу по склону. Огонь его был почти не виден в ярком солнце, только воздух вокруг ходил стеклянной зыбью.
Эртхиа притих и стал терпеливо, упрямо обходить их всех заново, и тех, кого пытался уже дозваться, и тех, к кому не подошел в первый раз. И каждому, убедившись, что он мертв, оборачивал голову краем его покрывала и обещал непременно найти его на той стороне мира, когда придет срок, и там стать ему защитником и старшим братом. И для того, чтобы слово его обрело силу, брал у каждого серьгу или браслет, если легко снимался, а колец уже не снять было. Свои же серьги и все кольца он им оставил, а кому не хватило, накрепко поклялся непременно привезти, как только доберется до своего царства и сможет покинуть его ненадолго, уладив только самые спешные дела.
И оставался только один последний, с кем не успел еще проститься Эртхиа, когда У Тхэ и Дэнеш стали переносить их на расчищенное до ровного место, чтобы всех вместе засыпать песком.
— Я помогу вам, сейчас, подождите, — сказал Эртхиа, и опустился на колени. Убрал с лица пепельные легкие завитки, наклонился, сдувая тонкий белый песок. И показалось — дрогнули ресницы. Он замер. Присмотрелся. И зашептал, боясь отпугнуть надежду:
— Ты мой хороший, ты мой хороший… Дэнеш!
И так он позвал, что У Тхэ с Дэнешем кинулись к нему со всех ног, и Тахин бросился по тропе вниз, сразу ему поверив.
И пока У Тхэ бегал к озеру наполнять водой кожаное ведро, из которого они поили коней, а Дэнеш, вывернув на песок сумку, выбирал снадобья, и промывал, и умащивал рану, а Эртхиа возносил, вперемежку с восторженной руганью, мольбы и благодарности Судьбе, дрожащими руками придерживая на коленях голову мальчика, Тахин стоял в стороне, стиснув до белых косточек пальцы, и смотрел на все это и на Эртхиа и, как всегда, говорил ему то, чего не говорил никому.
Когда я, жмурясь в блаженстве, жаловался, а он, перебирая рассыпанные по его коленям мои волосы, только хмыкал или выгибал бровь.
— Говорят, между нами не может быть любви. Говорят, между нами любви не бывает.
— Ммм?
— Я так слышал. Говорят, любовь — это только у них. А нас может связывать дружба или страсть… Но любовь Ў это у них. Не у нас.
— Ммм…
— Я так слышал. Говорят.
И тогда он наклонился близко к моему лицу и сказал:
— Может быть, это и не любовь, кто я такой, чтобы спорить с ними. С ними! Пусть, не любовь. Но я умру за тебя.
И, потрясенный сиянием его лица, я ответил тогда:
— А я за тебя, Аренджа.
— Почему ты сказал — Шад-дам?
— Они так лежали…
— Да! Я видел. Но что общего? — даже не спросил, а попросил подтвердить Эртхиа.
— Не могу назвать.
— Я тоже.
И после молчания:
— Дэнеш, почему он живой? Разве тот, его хозяин, настигни его Судьба, не почувствовал, что нож прошел неглубоко? Пьян был? Или просто — знал, что этому не выжить?
— Солнце… — ответил Дэнеш, наклоняясь, чтобы помешать угли в костре.
— Даже если бы он очнулся и попытался уйти… — согласился было Эртхиа, но подумав, сам же и возразил: — Но здесь воды — хоть плавай в ней. И птицы, и их гнезда, и трава…
— Разве тот, кто их покупает к празднику и убивает, чтобы не жили, может думать о них, как думаешь ты? — сказал Тахин, не поднимая глаз, тихо. — Думать, как о людях, способных позаботиться о себе и выжить, способных к чему-то большему, чем то, на что их употребили? Просто — как о людях? Разве я сам не называл таких — куклами? Силки Судьбы…
— А теперь — что? Ты изменил твое мнение? — блеснул глазами Эртхиа.
— Теперь мое мнение не важно. Мне не важно. Какое имеет значение, что я думаю о них, когда они — вот: лежат мертвые под этим песком, а могли бы жить. Скажи мне, Эртхиа, ты всех их назвал братьями — ты можешь взять в братья еще одного? Без обряда. Он давно мертв. Будь ему братом, когда придешь туда. Найди его на той стороне.
