— А что у нас тут случилось? — бодро спросил человек-невидимка. — Кто-то пролез в здание? Я ничего не слышал. Впрочем, да, дворец-то огромный, а дверь была заперта…
— Вы бы всё-таки стали опять видимым, — сказал я. — Так гораздо удобнее разговаривать.
— Не хочу, чтобы меня узнали, — буркнул он. — Я не беглый мятежный Магистр, и с законом отродясь проблем не имел. Просто не хочу, чтобы в городе прослышали о моём возвращении. По личным причинам.
— А разве у нас есть шансы вас узнать? — удивился Нумминорих. — Мне кажется, мы не…
— С вами обоими я точно не знаком, — подтвердил невидимка. — Если, конечно, вы не изменили внешность, как, говорят, теперь в столице каждый второй делает.
— Не каждый второй, — встрял я. — И даже не каждый десятый. Гораздо меньше. Не потому что не хотят, просто фокус довольно трудный, как ни крути. И да, мы сейчас выглядим именно так, как обычно выглядим. И вас не узнаём. Всё в порядке, можете проявляться.
— Не могу, — неохотно признался он. — Такое уж это дурацкое заклинание, надо ждать, пока само пройдёт. Обычно его хватает на четверть часа. Так что, при всём уважении, придётся вам потерпеть. Извините.
— Ладно, — вздохнул я. — Нет, так нет. Но, по крайней мере, представьтесь. И объясните, пожалуйста, что вы тут делаете? Вы определённо не сам Малдо Йоз — хотя бы потому, что он сейчас дрыхнет у меня дома. И вряд ли один из его коллег. Я, вроде, всех ребят в лицо знаю…
— Зачем это Малдо дрыхнет у вас дома? С ним что-то случилось?
Вот теперь в его голосе зазвучала та самая тревога, которую я ожидал услышать в обмен на словосочетание «Тайный Сыск».
— С Малдо много чего случилось, — усмехнулся я. — Сперва его унёс «Тютюшихумский вихрь», потом окутала «Аудаллахская тьма», а напоследок бедняга познал «Бесконечное блаженство Харрави». И оно окончательно свалило его с ног.
— Напился, что ли? — догадался невидимка. — Всего с трёх стаканов?! Куда катится этот Мир!
Пришлось вступиться за честь друга.
— Он сказал, что трое суток не спал. И всё это время работал, не покладая рук и прочих частей тела, которые используются для колдовства.
— И то правда, — неохотно согласился невидимка. — Хотя когда мы строили виллу Хайти Нубраты в предместьях Нари, он мог…
— Ха! Ну конечно! — обрадовался я. — Можете не представляться. Я и так знаю, кто вы.
— Правда? — холодно спросил невидимка. — Что ж, интересно будет выслушать вашу версию.
— Вы — Пелле Дайорла. Я, кстати, тоже.
— Как?! Полный тёзка? — изумился он.
— Всего на одну ночь, — улыбнулся я. — Точнее даже, на пару часов. Малдо тогда решил показать мне эксперименты с домом в Скандальном переулке. И не хотел нервировать своих коллег. Я… ну, в общем, так вышло, что я довольно известная персона, а людей часто смущает общество знаменитостей. Потом-то ребята привыкли, что я вечно рядом кручусь, но в первый раз мне пришлось изменить внешность. И Малдо придумал для меня новое имя. Вернее, дал ваше. А пока мы ждали остальных, рассказывал мне, как отлично вы вместе работали на побережье. И прости… Ой. Если я ляпнул лишнее, простите.
— То есть, вы с Малдо настолько друзья, что он даже о моих кирпичах разболтал? — удивился невидимка. — Тогда я наверное тоже знаю, кто вы. Сэр Макс? Он мне все уши прожужжал.
Нумминорих воспользовался Безмолвной речью.
«Я правильно понимаю, что вы поладили? Может быть, он тебе сам всё покажет и расскажет, а я пока пойду по оставшимся следам? Чтобы времени не терять?»
«Давай так, — согласился я. — И оставайся на связи».
— Извините, пожалуйста, — сказал Нумминорих вслух. — У меня очень много работы. Надеюсь, ещё увидимся.
Он вышел, и мы с Пелле Дайорлой остались вдвоём.
— Никогда раньше не говорил с невидимым собеседником, — пожаловался я. — Чувствую себя полным идиотом. И даже не знаю, куда можно сесть, чтобы не угодить к вам на колени.
— Садись в кресло, — великодушно предложил Пелле. — Всё-таки ты здесь в большей степени гость, чем я. Я уже третий день тут живу, а ты только вошёл. Ничего, что я на «ты»? У нас, на побережье, это не нахальство, а способ выразить симпатию. Хотя в столице принято иначе, это я помню.
— На «ты», так на «ты», — согласился я, устраиваясь в кресле. — Ничего не имею против способов выражения симпатии. А где ты сейчас сидишь? Ну, чтобы я знал, в какую сторону говорить.
— Наверх смотри, — посоветовал он. — Я собираюсь залезть в гамак. Это довольно непросто, но результат стоит усилий.
Гамак действительно принялся дергаться и раскачиваться, потом понемногу затих.
— Значит, устроился, — констатировал я. — Ты мне вот что скажи, тебя Малдо сюда хвастаться позвал или на помощь?
Гамак ответил ухмылкой.
— Да конечно хвастаться. Какая от меня может быть помощь? Я в этой его древней архитектуре на новый лад ни хрена не смыслю. И не колдовал толком уже так давно, что теперь не вспоминать, а заново учиться придётся. Зато делать большие глаза и говорить: «Ну ни хрена себе ты даёшь!» — у меня очень неплохо получается. А Малдо только этого и надо.
Не могу сказать, что я всегда сходу распознаю фальшь. На самом деле, обмануть меня довольно просто. Но бывает такая особая безмятежная разновидность искренности, имитировать которую невозможно. Искренность хитреца, говорящего только часть правды, звучит совершенно иначе. Искренность вдохновенного лгуна, который свято верит каждому своему слову, тоже. Ни тому, ни другому, при всём мастерстве, не даётся беспечность дыхания, совершенно особый, небрежный, расслабленный его ритм. Дыханию собеседника я верю куда больше, чем логике повествования и интонациям — не сознательно, интуитивно. Сам начинаю дышать в том же ритме и сразу же утрачиваю способность хитрить. Собственно говоря, это и есть безошибочный индикатор искренности моего собеседника: когда я вдруг понимаю, что сам не хочу, почти не могу ему врать.
Сегодня в этом смысле выдался совершенно ужасный день. Сперва этот чёртов гений Малдо Йоз, теперь его приятель с побережья, возможно, единственный в столице Соединённого Королевства обладатель секрета изготовления приманки для спящих, волшебного порошка кель-круальшат. Оба они говорили с той самой безмятежной искренностью, присущей людям, невинным не только в делах и помыслах, но даже в самых смелых потаённых мечтах. Что, с одной стороны, хорошо — зачем мне тут в моём городе лишние злодеи? А с другой, совершенно не увязывалось с выводами, сделанными из других наблюдений: во Дворце Ста Чудес сновидцы становятся жертвами невыносимых кошмаров и сходят от них с ума.
