Ренье помчался по дорожке сада. К несчастью, бок у него до сих пор давал о себе знать, так что ни быстро бегать, ни сохранять дыхание он не мог. Будь у него оружие – Ренье все равно не стал бы пускать его в ход против дворцовых стражников. Единственным спасением для него стало бегство.
И тут навстречу ему по той же дорожке выехала королева. Одетая в изящный костюм для верховой езды, белую рубаху и темно-синие облегающие штаны, девочка восседала на высоком сером коне. Завидев Ренье, растрепанного и потного, с трудом ковыляющего по дорожке и с самым жалким видом озирающегося по сторонам, королева остановила коня.
Ренье замер перед ней. Потом спохватился и отвесил поклон.
– Ваше величество. Прошу меня извинить.
– Странный выдался денек, не правда ли? – невозмутимо осведомилась Эскива.
– Можно сказать и так, ваше величество, – согласился Ренье. Он тяжело переводил дыхание и, заслышав топот, опять воровато оглянулся.
– Каких врагов вы высматриваете в моем саду? – спросила королева.
Ее волосы горели на солнце темной медью, и внезапно Ренье показалось, что он видит перед собой не Эскиву, а ее покойную бабку. Та королева умела представать перед своими возлюбленными в облике юной девочки, и Ренье до сих пор не мог забыть этого.
– Ну, я… – пробормотал Ренье.
Эскива нетерпеливо хлопнула хлыстиком себя по сапогу.
– Правду, Ренье. Скажите мне правду.
– Я был у моей любовницы, – сказал Ренье и взглянул королеве прямо в лицо. В это мгновение зеленые, раскосые глаза Эскивы вспыхнули: они не были больше человеческими. Больше всего они напоминали глаза ящерицы. Холодные, все замечающие. Точнее, замечающие все, что касается добычи.
– У вашей любовницы? И вы так просто говорите мне об этом? – Эскива качнула головой. – Вы еще хуже, чем я думала. И что же ваша любовница?
– Глупа и к тому же – предательница, – с сердцем ответил Ренье. – Я убегал по крыше от разъяренного мужа. Должно быть, не я один спасался этим путем, потому что на крыше я обнаружил приготовленную кем-то лестницу. Интересно! Неужели у моей Труделизы был еще какой-то любовник?
– По-вашему, на свете существует одна только Труделиза? – презрительно обронила королева. – По-вашему, только у нее одной могут быть любовники?
Ренье окончательно смутился.
– Не знаю, ваше величество…
Совсем близко раздались топот копыт и голоса. Ренье сжался: если это стражники, его ожидает немало отвратительных минут. Разумеется, никто не поддержит обвинений виночерпия в грабеже, но разъяснения касательно визитов к Труделизе, неприятные разговоры, женские слезы и неизбежное вранье… И Эмери, женатый человек и придворный композитор, будет смотреть на брата с укором, а у Эскивы, похоже, заранее заготовлено несколько ядовитых дротиков. В этом отношении она – истинная дочь своего отца.
Но это оказались не стражники. На дорожке появился Гайфье: он сидел на коне, а еще одного вел в поводу.
– Отлично! – воскликнула Эскива. – Все в сборе, можно выезжать.
Ренье решил не задавать вопросов. Королева держалась так, словно точно знала, что делает. Поэтому Ренье молча сел в седло, и вся тройка поскакала по саду. Эскива – надо думать, не без умысла – выскочила прямо перед стражниками. Высунувшись до половины туловища из окна верхнего этажа, виночерпий кричал:
– Хватайте его! Хватайте!
Среди стражников возникла легкая сумятица. В первые мгновения никто не узнал ее величество. Несколько человек попытались схватить Ренье и сдернуть его с седла, но королева, визгнув, огрела своим хлыстиком наиболее ретивого, после чего кавалькада умчалась.
Пешие не стали догонять конных. У ворот охрана попросту расступилась перед королевой, которая выезжала со свитой, и вокруг беглецов замелькали нарядные столичные дома.
На первой же площади Ренье выехал вперед: он куда лучше, чем его спутники, ориентировался на этих улицах. Эскива не стала спорить, и в этом Ренье увидел признак серьезности ее намерений. Она действительно желала выбраться из города без приключений. И увести его с братом.
Впрочем, скоро выяснилось, что беглецы недооценили виночерпия: тот намеревался во что бы то ни стало задержать грабителя и разобраться со своим обидчиком в суде. Несколько конных стражей петляли по переулкам, торопясь выбраться к воротам внешней стены.
Ренье услышал погоню раньше, чем его спутники, и предложил отчаянную меру. Он придержал коня и обратился к королеве:
– Мы можем проехать сквозь трактир.
– Как это? – удивилась Эскива. Глаза ее весело заблестели.
– Те, кто за нами гонится, поедут по улице, – сказал Ренье.
– Логично, – фыркнула Эскива.
Гайфье слушал молча. Для Ренье было очевидно, что мальчик участвует в затее сестры лишь потому, что она попросила его об этом. Под плащом у королевского брата имелся арбалет, как успел определить Ренье, а за спиной были привязаны тяжелые шпаги. Две – для него самого и для Ренье.
Ренье решил не задавать этим детям вопросов. Пока. Со временем все выяснится.
– Ну вот, – продолжал он как ни в чем не бывало, – стражники поедут по улице вдоль, как это делают все обычные, благовоспитанные люди. А мы поедем поперек. Это сократит путь вдвое, так что за городскую стену мы выберемся раньше, чем стражники пройдут пятые ворота.
– Отлично! – воскликнула Эскива и хлопнула в ладоши. – Едем!
Ренье уверенно направил коня к трактиру «Плачущий гном». По слухам, некоторые гномы подавали петицию герцогу Вейенто, чтобы герцог Вейенто, в свою очередь, подал петицию королеве, дабы трактир либо закрыли, либо переименовали. «Гномы не плачут», – возмущались просители. Но вывеска упрямо оставалась на месте. «Названия трактиров – вещь традиционная и консервативная, – написала Эскива на очередном прошении. – К тому же они часто построены на парадоксах. Если трактир называется “Плачущий гном”, это лишний раз напомнит жителям столицы о том, что гномы лишены способности плакать… Надеюсь, такая мелочь не испортит наших добрососедских отношений».
Ренье въехал в трактир прямо на коне. Его спутники последовали за ним. Эскива старательно сохраняла мрачное выражение лица, хотя уголки ее губ подрагивали – девочке неудержимо хотелось смеяться. Гайфье с любопытством озирался по сторонам.
Они оказались в низком, просторном помещении с закопченными стенами. Под потолком болталась паутина, вся в хлопьях сажи. Посетителей в таверне в этот час не было, если не считать очень тощего человека, спавшего под столом. Его костлявые руки и ноги переплелись так, словно кто-то нарочно завязал их узлами.
Исключительно чумазый, низкорослый и широкоплечий человек – хозяин – бросился наперерез всадникам, но вдруг осекся:
