— О? И модроны тоже? — заинтересовалась девушка.
— Я не могу больше дать ответ на этот вопрос. Я не знаю.
Я наказал Нордому отправляться в общий зал гостиницы, где уже дожидались остальные, и он устремился прочь. Падшая Грэйс с улыбкой обратилась ко мне.
— Должна признаться, Нордом самый милый из иных модронов, которых я встречала.
Недавно я проведал, что в этом районе живет лингвист, и решил навестить его, питая слабую надежду, что он поможет мне расшифровать найденный дневник. Расспросив жителей Района Клерков, я выяснил, как отыскать лингвиста, и узнал его имя — Финам.
Когда я навестил последнего, он отказался помогать мне, но я сумел убедить Финама, что лишь его непревзойденные навыки могут решить стоящую проблему. Я обратил дневник - додекаэдр в страницу с письменами и попросил перевести ее. Лингвист взял додекаэдр в ладони и внимательно его оглядел.
— Язык давно забыт, и вряд ли сейчас кто- либо его использует. Думаю, мой отец — лингвист, как и я сам, — знал его, и был единственным человеком в Сигиле, кто его понимал. Я узнаю язык по оставленным заметкам, но перевести текст не могу.
Должен же быть способ перевести дневник! Возможно, я и сам сумею сделать это, если заметки его отца сохранились.
— А у тебя все еще есть эти заметки?
— Если ты хочешь воспользоваться ими для перевода, то это бесполезно... а несколько книг, написанных на этом языке, исчезли примерно тогда, когда его убили, насколько я помню.
— Твоего отца убили?
— Задушили. Он давал кому- то уроки — он занимался обучением различным языкам, чтобы иметь деньги на свои исследования — и был обнаружен мертвым в одной из комнат Зала Народных Гуляний. Убийцу так и не нашли. Это было около... пятидесяти лет назад. Я тогда был еще ребенком.
— Значит, он знал язык и мог обучить ему?
— Мог бы и научил бы, будь он жив. Говорили, что отец мой был великим наставником. — Финам грустно вздохнул. — Любовь к языкам перешла ко мне от него, а вот терпения для наставничества нет, увы.
Возможно, отец его не столь уж и вне досягаемости, для меня, по крайней мере.
— Его... кремировали в Мавзолее?
— Нет, почему... его прах пребывает здесь. — Он указал на бронзовую урну на шкафу, рядом с букетом пурпурных цветов. — А зачем ты спросил? — На губах Финама появилась хитренькая улыбочка. — Ты что, некроскоп? Можешь говорить с мертвыми? — Неожиданно он посерьезнел. — Не хочу и говорить об этом. Извините, сир... прощайте.
Финам, конечно шутил, знал бы он правду! Конечно, я не пытался применить свои магические умения к горстке праха, но почему состояние покойного должно иметь значение? Проигнорировав Финама, я сделал шаг по направлению к урне, закрыв ее своим телом. Сняв крышку, я призвал магию беседы с мертвецами и направил ее на прах.
Казалось, тот чуть взметнулся, будто потревоженный моим дыханием. Далекий голос раздался из урны.
— Почему, почему меня призвали к сему праху, хладному и серому, как сердце ведьмы?
— Чтобы получить ответы на вопросы, дух...
— Спрашивай же, дабы мог я упокоиться вновь...
— Кто ты?
— Я... был... Фин, лингвист и школяр. Я был убит! Своим собственным учеником... убит, чтобы я никого боле не мог обучить языку, которому я обучил его. Язык Уйо, один из редчайших во Вселенной. Я не знал никого, кто бы владел им, не считая меня и проклятого убийцу- ученика...
Я описал ему письмена в додекаэдре, спросив, знает ли он этот язык.
— Да, я могу обучить тебя этому языку... честно говоря, это доставит мне удовольствие, ибо пойду я наперекор воле давнишнего ученика с обагренными кровью руками. Назови мне языки, которыми владеешь...
Дух начал обучать меня забытому языку Уйо, и из глубин разума, как из глубоких хладных вод, пришли воспоминания... память о языке. Я вспомнил буквы, слова, предложения и — будто ветер Шпиля развеял одеяло ядовитого смога над Великой Литейной — я вновь свободно владел сим языком.
Пришло и иное воспоминание... темное, наполнившее меня чувством вины...
Я вспомнил самого Фина Эндли. Вспомнил его ласковый голос, его доброту, его уроки, которые он давал мне, обучая языку Уйо. Я также вспомнил мою покрытую шрамом руку, сжимающую его тонкую шею, сокрушающую гортань, дабы обезопасить тайну моего дневника, надежно сокрытого от любопытных глаз в головоломке- додекаэдре и содержащего записи на языке Уйо...
Еще одна смерть, за которую я в ответе. Сейчас уже ничего не поделаешь, но я должен был открыться духу, с которым общался.
— Фин... я должен сказать тебе... это я тебя убил.
Дух замолчал, прах еле заметно шевелился в урне. Когда он вновь заговорил, голос его был исполнен горечи.
— Но... зачем... зачем вновь обращаться ко мне? Ты что, забыл, чему я учил тебя?
— Нет... то есть, да. Сложно объяснить, но, должно быть, тебя убило мое прошлое «я». Каждый раз, когда я умираю, я восстаю, будто ото сна... но забываю все... кем я был и что я сделал...
— Думаю, что понимаю тебя... я чувствую твое раскаяние и прощаю тебя. Да пребудет с тобой мир, бывший ученик, и да будешь ты добрее в этой жизни, чем в той, которая пришлась на мою кончину...— Дух, как и при жизни, отнесся ко мне с куда большей добротой, чем я заслуживал.
— Спасибо, Фин. Прощай.
Я пришел в себя, обнаружив, что Падшая Грэйс пытается преподнести хозяину историю о временном параличе, которая, впрочем, никак не объясняла снятую с урны крышку. Если бы не ее женское очарование, Финам непременно позвал бы стражей - Гармониумов.
Я был поглощен тем, что узнал сейчас, чтобы обращать внимание на Финама, и покинул дом его, ни сказав больше не слова. Прислонившись к стене в соседней с домом аллее, я взял в руки дневник- додекаэдр.
Я поднес холодный серый додекаэдр к глазам, внимательно осмотрел его, зная о множестве смертельных ловушек, установленных для невнимательных, и о том, как их миновать. Вспомнив мертвый язык Уйо, я смог наконец прочесть содержимое...
Как и предполагалось, пластины оказались дневником... вела его одна из моих предыдущих инкарнаций и, судя по всему, не совсем нормальная. Возможно, та, которую я окрестил параноидальной. В дневнике было совсем немного связных записей, и я внимательно просмотрел их все.
