Вмиг придав лицу выражение самое непринужденное, Дубов скинул кафтан прямо на землю и, пошарив во внутреннем кармане, достал листок бумаги:
— Это отец Александр просил передать тебе, Васятка. Сам он должен был еще на пару дней задержаться.
Трудно сказать, чего стоила Дубову и его непринужденность, и то, что произнося эту ложь, он даже не покраснел — но другого выхода у Василия не было: от его умения держаться теперь зависела дальнейшая судьба, а может быть, и самая жизнь Васятки.
Приняв листок, Васятка присел на один из камней, коими был усеян весь холм, и стал читать:
«Дорогой друг Васятка! Случилось так, что отец Иоиль захворал, и несколько дней я должен буду исполнять свои обязанности, покамест он выздоровеет или я подыщу себе иную замену. А дотоле постарайся не тосковать в незнакомом тебе мире и всецело доверяй нашим друзьям, как ты всегда доверял мне.
До скорой встречи, и хранит тебя Господь.
Александр».
Послание было написано вполовину старославянскими, а вполовину современными буквами — за год пребывания сначала в Каменке, а затем в Царь-Городе Александр Иваныч так толком и не освоил письменность, принятую в Кислоярском царстве. Васятка мог читать и так, и эдак, но когда одна буква написана старинным уставом, а соседняя в том же слове — по-современному, то даже короткую записку приходилось разбирать довольно долго.
Пока Васятка читал, Дубов отвел Надю и Серапионыча в сторонку:
— Умоляю вас, тише. Нельзя, чтобы Васятка о чем-то догадался.
— Что случилось? — Надя порывисто схватила Василия за руку.
— Александр Иваныч погиб, — чуть слышно ответил Дубов.
— Не может быть! Я не верю! — шепотом вскричала Надя.
— Убийство? — внешне бесстрастно спросил Серапионыч. Дубов кивнул.
— Вы как хотите, а я возвращаюсь в Царь-Город, — заявила Надя. Едва глянув на нее, Василий Николаевич понял — отговаривать бесполезно. Да и некогда.
— Только держитесь как можно естественнее, — шепнул Дубов, украдкой глянув в сторону Васятки.
— Постараюсь, — с трудом улыбнулась Надежда.
— Васятка, тут дело такое, — возвысил голос Дубов, — мы с Надей посоветовались и решили еще на денек-другой задержаться в Царь-Городе. А вернемся вместе с отцом Александром.
— А как же я? — удивился Васятка. Он переводил взгляд с Нади на Василия и на доктора, словно бы о чем-то догадываясь и боясь верить в свои догадки.
— А мы с тобой поедем обратно в Кислоярск, — Серапионыч положил руку Васятке на плечо. И добавил: — Надеюсь, в Кислоярск нашего времени…
— В каком смысле — нашего времени? — обернулся к нему Дубов.
— Да это отдельный рассказ, — вздохнула Надежда. — А кстати, Владлен Серапионыч, полностью ли вы уверены, что, пройдя между столбов, окажетесь именно в нашем времени?
Доктор беззаботно рассмеялся, хотя наверное, один он знал, чего ему стоили и этот смех, и эта беззаботность:
— Наденька, вы, конечно, не заметили, но я положил под левым столбом листок бумаги из своей записной книжки…
Василий слушал со все нарастающим изумлением — при всей проницательности он никак не мог сообразить, о чем, собственно, толкуют его друзья.
— Ну, с Богом, — деланно бодро произнесла Чаликова. — Надеюсь, на сей раз все обойдется без сюрпризов?
— Я в этом просто уверен, — подхватил Серапионыч и без лишних слов шагнул между столбов с таким видом, как будто это была дверь его служебного кабинета.
Никакой бумажки рядом с левым (равно как и с правым) столбом не оказалось — за двадцать лет она уже давно превратилась в прах.
— Васятка, давай сюда! — крикнул доктор.
— Ну, простимся, что ли? — боясь выдать себя, нарочито чуть грубовато проговорил Дубов.
— Прощай, дядя Вася, — едва слышно промолвил Васятка.
— Что значит — прощай? — возмутилась Надя. — Никаких прощаний, скоро мы все увидимся — и ты, и я, и отец Александр…
Почувствовав, что не в силах долее изображать натужную бодрость, Чаликова подтолкнула Васятку:
— Ну, иди же!
— До свидания, тетя Надя, — столь же тихо сказал Васятка и, не оглядываясь, прошел между столбов.
И лишь увидев, как Серапионыч и Васятка неспешно спускаются вниз по городищу, Надя уронила голову на плечо Василию и тихо зарыдала.
Серапионыч пристально вглядывался вперед и вниз — туда, где проходило шоссе. Вскоре доктор разглядел проезжающий автобус — уже не громоздкий «Львов», а длинный рыжий «Икарус» с «гармошкой» посередине. Затормозив и приняв в себя нескольких пассажиров, стоящих на обочине, авотбус покатил дальше и скрылся из виду за ближайшим поворотом дороги.
— Ну, теперь мы дома, — облегченно вздохнул доктор. — Правда, опять на автобус опоздали, но это уже как бы почти традиция.
— И как мы в город попадем? — забеспокоился Васятка.
— В город отправимся завтра, — беспечно ответил Серапионыч. — А переночуем… Ну да хоть бы в Покровских Воротах.
— Где-где? — не понял Васятка.
— В усадьбе Ивана Покровского. Да ты не беспокойся, Васятка — это, наверное, единственное место, где любой человек может чувствовать себя самим собою, не боясь, что его примут за безумца.
— А, ну понятно, — кивнул Васятка, хотя толком ничего не понял.
Тем временем Дубов подхватил чаликовский саквояж, и они с Надей тоже стали спускаться по склону, к проселочной дороге, где все еще стояла телега с лошадкой: будто зная или догадываясь, что и обратно в город ему придется возвращаться не одному, Чумичка не спешил, высадив Дубова, поворачивать обратно. Теперь же, видя, как Василий бредет вниз, да еще вместе с Надей, он силился развернуть телегу на узкой дороге.
— Вася, что произошло?.. — после недолгого молчания разомкнула уста Надежда.
— Толком не знаю, — вздохнул Дубов. — Ясно одно — убит.
— А письмо к Васятке?
Дубов печально улыбнулся:
— Александр Иваныч догадывался, что его ждет, и написал это письмо еще позавчера, при нашей последней встрече. Как видите, оно пришлось очень кстати — можно представить, что сталось бы с Васяткой, вернись он теперь в Царь-Город. — Дубов немного помолчал. — Когда мы ехали сюда, то нам навстречу шла Анна Сергеевна в полуобгоревшем платье и сильно бранилась, а Каширский ее успокаивал. Не ваших ли это рук дело?
— Моих, — не стала отрицать Надя. — Пришлось ее малость поджечь, спасая вас.
— Меня? — переспросил Василий. — Нынче, Наденька, вы изъясняетесь загадками…
Так и не сумев развернуться по-обычному, Чумичка прибег к тому же способу, что и несколько дней назад на Белопущенском тракте: сначала «уполовинил» лошадь и телегу, а когда дело было сделано, вернул их в прежний вид.
