— Просто ты сам не знаешь её пределы.
— Дело в другом.
— Ты звал Паука. Мы, конечно, разорвали вашу мысленную связь в первый же день, как только ты попал сюда, потому что нам она была совершенно ни к чему, но…
— …удивителен сам факт, что ты звал именно его. После всего того, что он с тобой сделал, это чрезвычайно забавно…
— …что именно его имя вызвало в тебе эмоциональный всплеск такой мощности. Думаю, мы вполне можем разнообразить наши игры, пользуясь полученным знанием.
— Кстати, ты ведь в курсе, что уже давно прошёл второй этап и перешёл на третий? Поздравляем! Серьёзно, детка, если первый этап проходит единицы, то до третьего не дотягивает уж точно никто. Ты — первый! И единственный!
Он устало закрыл глаза. Аргза не пришёл и не спас его, в кои-то веки, да и не мог он его спасти, конечно. Без маяка, без ментальной связи — даже его умение приходить всегда вовремя не могло бы тут помочь. Сильвенио ощутил себя редкостным дураком. И потому, что надеялся на чудо, хотя знал, что чудес в его жизни не бывает. И потому, что вообще вспомнил об Аргзе… не стоило этого делать, пожалуй. Он уже решил оставить его в прошлом, когда Хенна обещала ему вернуть его домой; ну и что, что её план не удался? Пусть домой ему вернуться по-прежнему не светит, но прошлое из-за этого ворошить ни к чему.
— Сколько… сколько всего этапов вы планируете? Сколько ещё вы намерены меня мучить вот так? — спросил он обречённым сорванным голосом.
Ответом ему был звонкий, по-детски искренний смех.
— Это зависит от нашей фантазии, на которую мы пока не жалуемся, сладкий. И, конечно, от того, сколько ещё ты намерен сопротивляться.
***
Он сидел в капитанском кресле, как всегда, собранный и величественный, с прямой спиной и цепким взглядом, без устали скользящим по мониторам — подчинённые могли говорить о нём много чего, и он знал все эти слухи досконально, но вот в чём они его никогда не упрекали, так это в отсутствии лидерского образа. Весь хрупкий и тонкий, воздушный даже, похожий на изящную ледяную скульптуру, он, тем не менее, вполне умел внушать уважение своим видом. Стоило лишь какому-нибудь особо бравому солдату заглянуть в его глаза — и все насмешки, если они ещё роились в чьей-то неразумной голове, сразу же пропадали напрочь. Глаза капитана не любил никто: поговаривали даже, что, если смотреть в них долго, можно лишиться души. Когда-то невыразимо давно, наверное, подобные суеверия в его адрес несказанно бы Сильвенио огорчили… но сейчас, на самом деле, это его только забавило.
Душа! Придумали тоже, наивные. Не существует в действительности такого явления, как "душа". Сильвенио был в этом уверен теперь, после всего, через что довелось ему пройти, а он был в достаточной мере образован, чтобы утверждать что-то наверняка, основываясь не только на личном опыте, но и научных фактах. Это если не упоминать того, что он, ко всему прочему, являлся Хранителем Знаний — а уж им-то сейчас все верили безоговорочно.
И вот теперь, после побега от Близнецов, после принятия нового себя, после захвата необходимой ему власти — теперь Сильвенио Антэ Лиам, капитан бывшего флота Паука, лидер Альянса пиратов, поработивший разумы оставшихся генералов, стал наконец тем, кем должен был быть с самого начала.
Повелителем.
Шум на одном из мониторов привлёк его внимание. Рабочие опять чего-то требовали, охранники кого-то избивали. Похоже, очередная массовая потасовка. Когда уже они успокоятся? Сильвенио присмотрелся к источнику проблемы внимательнее — и раздражённо закатил глаза. Сколько можно, в самом-то деле.
— Говорит капитан. Ко мне зачинщика, — велел он в коммуникатор.
Через пару минут в кабину управления втолкнули виновного. Сами охранники застыли по обе стороны от двери, ожидая дальнейших приказов. Сильвенио тяжело посмотрел на бунтаря: это был единственный человек, который смел вызывать его недовольство дольше одного раза. Более того, этот наглец занимался этим регулярно.
— Аргза.
Тот, стоя на коленях, поднял на него глаза. Надо признать, варвар выглядел грозно даже сейчас: полуголый, в одних штанах, со спутанными грязными волосами, падающими на лицо, он по-прежнему напоминал могучего дикого зверя, каким-то образом загнанного в условно-человеческое тело.
— Ты же понимаешь, что я не убил тебя с самого начала только потому, что до этого ты несколько раз спасал мне жизнь. Однако мои долги по отношению к тебе уже вот-вот исчерпаются, и каждый такой инцидент, когда ты намеренно меня огорчаешь, только приближает неотвратимую развязку. Я начинаю уставать от тебя, Аргза.
Вот только взгляд — лишь взгляд его изменился радикально. Взгляд у грозного Аргзы Грэна теперь был перманентно бессмысленный, безвольный. Покорный. В общем-то, его разум почему-то оказал наименьшее сопротивление из всех захваченных. Когда Сильвенио размышлял об этом, ему отчего-то становилось не по себе. Он как будто не боролся с ним вообще — но иногда поднимал вдруг нежданно-негаданно эти нелепые бунты, пытался убить охранников, подбивал остальных рабочих на мятежи, и те тянулись за ним, как овцы за пастухом. Сильвенио никак не удавалось понять, в чём причина такого странного контраста в поведении. В конце концов, ему самому Аргза вреда причинять всё это время, похоже, не собирался.
— Подойди. Хотя… не вставай с колен при этом.
Аргза послушно подполз к нему на коленях, не сводя с его лица взгляд своих пустых глаз.
Это всё неправда. Это не по-настоящему… Какие ужасные глаза!.. Это не по-настоящему, не по-настоящему!..
Сильвенио вытянул ноги и насмешливо кивнул на свои сапожки:
— Снимай.
Аргза бережно снял с него обувь.
— Теперь целуй. И клянись мне в верности. Клянись мне, что больше не будешь меня расстраивать. Ты ведь не хочешь, чтобы мне было грустно из-за твоих выходок?
Аргза целовал его белые ступни, заученно повторяя в который раз всё, что ему требовалось говорить в такие моменты.
— Нет, хозяин, не хочу. Прости меня. Я больше не буду тебя огорчать. Я клянусь, что останусь верным тебе до конца своих дней.
Это не может быть правдой. Просто не может. Он бы никогда… я бы никогда…
Потом глаза варвара словно начали просыпаться: они стали темнее, зрачки заметно расширились, и, в общем и в целом, в этих глазах появилось некое выражение. Он припал к его ноге губами более страстно, чем до этого, затем выпрямился, по-прежнему не вставая с колен, и наклонился к нему ближе.
Что именно — никогда, малыш? Это твои потайные желания. Маленький мстительный извращенец, ты показал нам себя с очень плохой — очень хорошей для нас — стороны.
Нет! Это не мои желания! Я никогда такого не хотел и не захочу!!!
А чьи же, сладенький? Уж не наши, это точно. Мы не были знакомы с Пауком настолько близко, чтобы желать ему чего-то подобного.
— Можно?.. — спросил Аргза со странной интонацией. — Можно мне?.. Я так давно тебя не видел. Я хочу… можно?..
Мда, он научил его спрашивать, после долгой и изнурительной для обоих дрессировки, но так и не научил терпеть. Почему у него вообще появлялось неуместное "я хочу" в речи, когда у него давно должны были исчезнуть всяческие личные желания? Почему эти желания никак не удавалось устранить? Хотя, может быть, виноват был тот факт, что Сильвенио не слишком-то и хотелось эти желания устранять: что и говорить, ему было приятно такое обожание.
Не ваши. Но и не мои. Я… я не хочу такого. Вы пытаетесь запутать меня… показать, что могло бы быть, если бы я сдался… Но этого не будет. Я никогда не стану… таким.
— Можно? — повторил Аргза настойчивее.
Сильвенио вскинул вверх ногу и, положив ступню на лицо варвара, отпихнул его от себя, намеренно не касаясь его руками. Ему всё ещё льстило, что после стольких лет он — единственный, кого Аргза хочет вне зависимости от того, есть у него воля или нет.
