Ольга Громыко - Профессия: ведьма

Мажка не успевала наполнять кубки. У старосты раскраснелись нос и щеки, Вал лишь несколько оживился, на Лёна спиртное не произвело видимого эффекта. Я уже наелась и, откинувшись на спинку стула, рассеянно прислушивалась к разговору. Время от времени являлась бабка, то проходя сквозь дверь с подойником в руке, то с кряхтеньем вороша на печи какие-то тряпки.

Вскоре (происки шаловливой Браськи) по селу разнеслась весть, что к Мажутке приехали сваты, сватать ее за тараканьего короля, и Мажка-де согласна, а брат кочевряжится, приданого жалеет. Хату облепила любопытная молодежь, хохоча под окнами. В печную трубу после многократных попыток забросили дохлую ворону. Поднялась несусветная вонь, из открытой печи потянуло черным дымом от горящего пера. Староста, ругаясь, выскочил на улицу с кочергой наперевес, но проказники с визгом и хохотом прыснули в разные стороны.

Ворону выгребли из печи, избу проветрили, и застолье продолжалось. Удовлетворив старостино любопытство относительно столичных цен на брюкву, размера пошлины на ввоз соболей и куниц из Волмении, геройской смерти некоего Рынды Тупальского, войны с гномами (непроверенный слух), урожая овса и улова карпа, нам удалось тактично перевести разговор на валдаков.

– Совсем… ик!.. обнаглели, – жаловался изрядно захмелевший староста на валдаков. – Раньше еще… того… этого… а сейчас совсем стыд потеряли! Как объявился у них новый старшой, так вовсе обнаглели. Мажка! Наливай! За это… за нас с вами и леший с ними, во! Ух-х-х, забориста. О чем это я? А, об норниках. Так вот… ик!.. пришла ко мне на двор вчера ихняя ди… ду… дюлигенция! Давай, говорят, эту, как ее… девицу, одним словом, да чтоб покрасивше да пофигуристей, а не то худо будет. Ну, и стало им худо. Выкинули мы их, значит, прямо через плетень, чтоб неповадно было на человечьих баб заглядываться. И на кой им девица? Ума не приложу. Грозились-грозились, а тако ж ничего и не сделали, ушли несолоно хлебавши. Норники, одним словом. Мажка! Наливай, а то, ей-богу, отдам норникам!

Я задумчиво крутила в пальцах ложку, размышляя над словами старосты, и таракан, бегущий по чисто выметенному полу, сразу привлек мое внимание. И как это он ускользнул от бдительного ока рябой толстухи?

Когда таракан остановился у моей ноги, нахально ощупывая ее рыжими усами, я не выдержала. Хрясь! Обронив ложку, я нагнулась. Интересно, куда нужно смотреть – на пол или на ту часть таракана, что прилипла к подошве?

На пол упала вторая ложка. Извинившись, Лён приподнял скатерть.

– Ну что? – заговорщицким шепотом спросил он. – На кого похож? Эк ты его, беднягу, припечатала – и не шевелится. Послушай, тебе не кажется, что этим прекрасным утром мы сорвали кампанию по запугиванию нижнекосутинцев?

– Еще как. Выходит, кто-то призвал утопших арбалетчиков, чтобы разгромить непокорную деревню. А я-то тешила себя мыслью, что мертвое воинство брошено на битву со мной!

– А он определенно похож на старосту, – серьезно сказал Лён, носком сапога указывая на тараканью кляксу. – Усы так точно его.

– Сгинь, нечисть… – Я подобрала обе ложки и вынырнула из-под стола. О ужас, после слов Лёна староста показался мне точной копией таракана.

Речь нашего хозяина становилась все более нечленораздельной, пока не прервалась на смачном хлюпе – староста блаженно уткнулся носом в миску с остатками квашеной капусты. Мажка сноровисто убрала со стола и приготовила постели – мне на лавке у печи, мужчинам в комнате. Справедливо полагая, что ни один валдак не появится в деревне до темноты, мы решили передохнуть перед решающим броском и с удовольствием растянулись на чистом белье.

– Вольха, просыпайся.

– О, боги. Уже утро?

– Нет, смеркается. Вставай.

– М-м-м… Сейчас. Голова трещит…

– Умойся холодной водой и хлебни рассола.

– А ты как себя чувствуешь? – Я повернулась на бок, лицом к Лёну, сидевшему на краю лавки и шнуровавшему сапоги.

– Терпимо, – лаконично ответил вампир.

– Грудь не болит?

– Нет.

– Лён…

– Да.

– Что – да?

– Да, это я задрал телку.

– Зачем?!

– Я потерял слишком много крови, чтобы полностью регенерировать за такой короткий срок, а время работает против нас. Пришлось занять чужой плоти.

– Что, и у меня мог занять? – я содрогнулась, вспомнив, как Вал не хотел оставлять нас вдвоем.

– Я контролирую себя гораздо лучше, чем думает этот тролль. Но мой тебе совет на будущее – никогда не приближайся к раненому вампиру. Случались… хм… накладки.

– Учту. Что это за вой? – сев и отбросив одеяло, я сладко потянулась. – Кто-то помер?

– Заезжий гусляр дает концерт на пустыре. Прямо сказать, репертуар у него… драматический.

– Драматический?! – рявкнул тролль, появляясь в дверях. Творчество гусляра, несомое в массы, ворвалось в горницу жуткой какофонией воплей, стонов и треньканья струн. – Да его, видать, повивальная бабка не просто вниз головой уронила, а с размаху башкой о стенку шмякнула – уж больно отвратный голос у младенца прорезался.

– Неужели у такого неординарного таланта нашлись поклонники? – я подошла к окну. Жиденькие сумерки, перемешанные с туманом, размывали очертания домов и облетевших деревьев. Тускло мигали лучины в окнах соседних изб. Нещадно чадил костерок, разложенный на незастроенном пятачке возле каменной колоколенки. Семь или восемь нижнекосутинцев с остекленевшими глазами внимали леденящей кровь балладе о Шиване-царевиче и Здыхлике Неумиручем. Фальшивое треньканье вызывало живейший отклик в сердцах страдающих от похмелья жителей.

– Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй, убили Ваню, убили Ваню, убили… – на разные лады завывал гусляр, терзая инструмент узловатыми пальцами.

Не удовольствовавшись простой констатацией факта, гусляр дрожащим фальцетом завел сказ о пытках, на которые проклятый упырь обрек несчастного царевича в отместку за заведомо безуспешное покушение на его, Здыхлика, бессмертное тело. Пять куплетов было посвящено подробному описанию клещей, щипцов и крючьев. Эту песню надо было петь не детям, а преступникам в исправительных учреждениях, чтобы закоренелые бандиты плакали, каялись и бились головами об пол. Последние часы Шивана были ужасны. В них не было ни рифмы, ни мелодии. Агония царевича смешалась с агонией струн.

Гусляр умолк, и я поняла, что Шиваня не воскреснет. На руках у женщины разревелся ребенок, ему с охотой вторила лохматая дворняга. Добрый дядя гусляр погладил несмышленого отрока по русой головке и пообещал спеть что-нибудь еще, столь же трогательное и нравоучительное. Штатный палач, присутствовавший в числе зрителей, плюнул и ушел, заявив напоследок, что теперь долго не сможет уснуть. Гусляр воспринял заявление профессионала как комплимент и вдохновенно прошелся руками по струнам.