Лейтенант лежал с закрытыми глазами, кажется, думал, вспоминал, и вот шевельнул губами, готовый ответить, но так ничего и не сказал. Ещё с минуту Зимогор ждал, слушая его дыхание, пока не понял, что Перцев спит. Причём как наказанное, наплакавшееся и теперь умиротворённое дитя, — только изредка всхлипывал, когда делал глубокий вдох…
* * *
Зимогор спустился к речке, тут же перескочил её по камням и ступил в мрак кедровника. Птицы уже почти не пели, лишь изредка раздавалось тревожное сигнальное посвистывание или стрекот, когда Олег хрустел сучьями, натыкаясь в сумерках на сбитые когда-то ракетными ступенями вершины деревьев. А вообще-то можно было идти неслышно, под ногами пружинил толстенный хвойный покров, на котором не росла трава. С кедров, как и днём, падали созревшие шишки: стремительный шелест по веткам, затем приглушённый, но сильный удар о землю, где-то, невидимые, суетились и работали бурундуки.
Пока он шёл через лес, заря погасла, в котловине сразу же потемнело, и на светлом ещё небе высыпали звёзды. Он почти точно вышел на место, где был утром; свет звёздного неба высинил заросли травы, пронизал их голубоватыми лучами. Бог весть чем источаемыми, а лёгкий туман, пеленой висевший над поверхностью этого циклопического луга, почему-то отливал сиреневым. Зимогор отыскал на опушке кедр с огромными корневищами, под которым сидел в прошлый раз, встал и прислушался.
С шорохом падали шишки, иногда сыпали дождём, сбиваемые лёгким верховым ветерком, шуршали бурундуки, мыши, птицы, и весь этот незримый мир жил как бы сам по себе, не имея никакой связи с реальностью. Он откашлялся, чтобы проверить, есть ли голос, слышит ли иные звуки, кроме этих самодовлеющих в ночном чреве Манорайской котловины — и ничего не услышал.
Тогда он собрался с духом и негромко позвал:
— Конырев!
Нет, голос был, и звук вылетал изо рта, потому что на той стороне луга откликнулось негромкое эхо. Или показалось…
Зимогор сделал несколько шагов по траве и понял, что ходить по этому лугу не так уж и трудно: стебли легко раздвигались, осыпая на голову зрелое семя, и тут же смыкались за спиной. Сквозь туман небо казалось ближе, а звёзды — крупнее и ярче. Хотел крикнуть ещё раз и вдруг подумал, что это глупо — ходить среди ночи и звать.
Он оглянулся назад, поймав себя на мысли, что боится далеко заходить в траву, и всё-таки пошёл, испытывая ребяческое чувство искушения опасностью. Трава, эта бамбуковая роща, лишь тихо шелестела и позванивала семенными коробочками над головой, а внизу ещё было сыровато от дождя и, вероятно, от этого пахло крепко заваренным чаем. Вверху же, смешавшись с головками трав, светились звёзды, и тогда он вспомнил, что бояться тут совершенно нечего — невозможно потеряться, если над тобой чистое, звёздное небо. Зимогор покрутился на месте и обнаружил, что стоит под Млечным Путём и идёт по нему: искристая, мерцающая туманность перечёркивала небо точно по курсу.
Он шёл в какой-то бездумной радости и уже никого не искал, довольствуясь только движением по ночным травяным дебрям, не заботился ни о времени, ни о том, сколько уже прошагал. Идти по звёздам оказалось так просто и надёжно, что он с мальчишеским удивлением поражался этой лёгкости, ибо никогда ещё в жизни не ходил по ним, больше доверяясь компасу или даже собственным интуиции и опыту. Заросли мягкого шелестящего кипрея чередовались с проволочно жёстким гигантским зверобоем, метлообразной душицей, кустарником золототысячника и островами медвежьей пучки — настоящего леса из толстых трубчатых стволов. Зонтики с семенем по размерам напоминали настоящие зонты и при лёгком прикосновении обрушивали на землю щекочущий лицо дождь зёрен. Минуя эти острова, он умышленно тряс растения и тихо смеялся…
Потом он уловил сладковатый запах дыма и прибавил шагу, продираясь сквозь тропические заросли. Он был не тревожный, а, скорее, приятный — похожий на тот, когда в городе жгут осеннюю листву, но само присутствие дыма выдавало близость человека и будоражило сознание. Олег попробовал бежать и тут же со всего размаха полетел на землю, отброшенный встречным ударом в грудь и голову. Перехватило дыхание, перед глазами закружились звёзды, и на какой-то миг он потерял сознание, поскольку вдруг стало легко, отступила боль, и он поплыл в невесомости звёздного пространства.
Однако в следующую минуту земная тяжесть чуть не раздавила его, лёгкие не работали, ощутимо трепетали в груди, и бесполезно было по-рыбьи хлопать ртом — воздух не продавливался в гортань. Казалось, ещё чуть, и наступит смерть, если не сделать хотя бы одного глотка — уже глаза выдавливало из глазниц! Он зажал рот руками и усилием воли потянул носом — получилось, но теперь невозможно стало выдохнуть, грудь распирало, а он всё вгонял и вгонял свинцовый воздух, пока он не вырвался обратно с хрипом и мокротой, будто из дырявого меха.
Несколько минут Олег ползал на четвереньках, кое-как раздышался и встал на ноги. Изумлённый, он поискал на ощупь противника в одной стороне, в другой — под руки попадала суховатая, ломкая трава. Потом вспомнил — нет противника! Есть сопротивление среды…
Уверенный в этом, он сориентировался по Млечному Пути и только сделал три шага, как вновь наткнулся грудью на что-то монолитное и твёрдое, под руками чувствовался металл — толстый стальной столб, наискось вогнанный в землю.
— Почему? — вслух спросил он. — Зачем здесь поставили железный столб?
В сознании промелькнуло — памятник древней цивилизации! Знаменитые индийские столбы из чистого железа…
Зимогор достал зажигалку, чиркнул негнущимися пальцами и держал этот светлячок перед собой, пока не опалил палец.
Это был памятник современной цивилизации — обгоревшая ракетная ступень, наполовину ушедшая в землю. Обгорелая, дымчато-жёлтая, как дарвинская стрела, она казалась ядовитой, трава вокруг больная, низкорослая и уже совершенно сухая…
Чувствуя омерзение, он обогнул преграду и пошёл осторожно, дыша коротко и часто, словно запалённый конь. А дымок между тем становился явственнее, лёгкое движение воздуха указывало место, откуда тянет.
И всё в том же направлении — по Млечному Пути.
Он прошёл ещё с километр, как всякая пуганая ворона, с вытянутыми вперёд руками, прежде чем внезапно оказался на чистом месте — ладони ощутили пустоту. Трава то ли скошена, то ли выбита сотнями ног — в темноте не разобрать. Поляна среди высоких её зарослей сначала показалась огромной, бескрайней, потому что где-то в центре, на возвышении, среди тёмного лесного острова мерцал огонь, скрывая, скрадывая пространство. Олег присел и ощупал землю — стерни нет, какие-то мягкие листья, прибитые ногами, — сплошное поле подорожника! Другая трава здесь просто не росла…
