– Не привело. Не следует забывать, что во Внутреннем Мире Антарктиды тоже господствуют арийцы, причем потомки тех арийцев, которые когда-то создали цивилизацию, известную у нас под названием цивилизации атлантов.
– Но в таком случае они не должны забывать, что в рейхе существуют и другие известные личности, другие вожди.
– Вы позволили мне не поддерживать этот разговор, рейхсфюрер.
– Откажетесь отвечать? – с ехидцей поинтересовался Гиммлер, очевидно вспомнив сейчас об одном из любимейших своих подчиненных – Мюллере, с его гестапо и гестаповской тюрьмой на Принц-Альбрехтштрассе, в которой обычно казнили высокопоставленных оппозиционеров фюрера. – Я понимаю – вы личный агент фюрера, национальный герой, Скажите прямо, я вас пойму.
И вот тут Скорцени почувствовал, как в нем вскипает ярость. Он прекрасно знал свою натуру: в тех случаях, когда люди обычно тушуются перед угрозами и шантажом власть предержащих, начинают паниковать или, по крайней мере, осторожничать» – он впадает в неудержимую ярость.
– С вашего позволения, – процедил он, – я ограничусь ролью благодарного слушателя,
– Не согласен, Скорцени. Вы, конечно, имеете право не реагировать на мои слова, но замечу, что роль у вас теперь вырисовывается куда более ответственная, нежели роль слушателя проповеди из церковной массовки.
– Я не терплю, когда меня заставляют выбирать между собой и фюрером, – молвил Скорцени, прежде чем успел вспомнить, кто является его собеседником. – Извините, конечно, господин рейхсфюрер… Но вы должны понять меня, – продолжил он далеко не извиняющимся тоном.
И тут Гиммлер прибег к тому единственному, что выводило из конфликтного штопора их обоих,
– Почему вы решили, что вас ставят перед выбором? Мы оба – люди фюрера, люди, преданные Германии и фюреру. И все, что предпринимаем, делается во имя фюрера. Разве не так?
– Это несколько меняет ситуацию, – благоразумно смягчил свою позицию и штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, не забывая, что как офицер службы безопасности СС он такой же подчиненный Гиммлера, как и гестаповский Мюллер.
– Когда вы отправляетесь в Тибет?
«Значит, он не догадывается, что на самом деле лететь мне придется не в Тибет», – понял Скорцени и решил для себя, что уж по этому поводу откровенничать он не станет. Даже с рейхсфюрером СС. И если вдруг эта беседа станет известной фюреру, сохранение тайны экспедиции в Рейх-Атлантиду ему зачтется.
– На подготовку мне отведена неделя. Думаю, что в реальности приказ на выступление в экспедицию последует дней через десять. Или чуть позже.
– От чего это может зависеть?
– Фюрер предупредил, что перед началом экспедиции он обязательно встретится со мной.
– То есть он будет ждать, когда вы доложите о готовности группы.
– Очевидно, да.
– В таком случае дата начала экспедиции зависит не от фюрера, а от вас. Это упрощает нашу задачу. Думаю, группа должна состоять не более чем из пяти человек. Чтобы придать экспедиции наукообразный вид, вам понадобятся два специалиста-востоковеда. Завтра же они будут подобраны.
– Это важный момент.
– Не волнуйтесь, контингент ученых будет состоять из проверенных людей, а значит, все то, что должны будем знать только вы и я, – останется между нами. Официальный отчет тоже будет таковым, каким мы его утвердим. Зато вы можете быть спокойны, что эти ученые не станут исповедоваться в застенках гестапо. Мало того, мы позаботимся о том, чтобы в нужное время ученые стали учеными-призраками. Вы понимаете, о чем идет речь.
Скорцени, естественно, понимал, что призраками ученые станут после того, как их, уже в качестве отработанного материала, отправят в концлагерь. Но это уже в не его компетенции.
– Двух других для этой экспедиции мне позволено будет подобрать самому?
– Естественно. Причем одним из тех офицеров, которых вы, Скорцени, подберете сами, могла бы стать одна известный вам унтерштурмфюрер СС.
– Кто именно?- безмятежно поинтересовался штурмбаннфюрер, не заметив подвоха
– Ваш «меч судьбы», прекраснейшая из германок, Лилия Фройнштаг38.
Скорцени напрягся и удивленно посмотрел на рейхсфюрера СС. Вот уж чьего имени он не ожидал услышать сейчас, так это имя Фройнштаг.
– «Меч судьбы», говорите?
– О нет, избавьте меня от каких-либо подозрений! Уж кто-кто, а Фройнштаг – не мой человек, – редко Скорцени приходилось видеть улыбку на лице этого, поражавшего своей жесткостью, рейхсфюрера СС. Но сейчас Гиммлер явно не поскупился. – Наоборот, ваш. Во всех отношениях.
– Но, видите ли, – явно смутился первый диверсант рейха, прекрасно понимая, какой подтекст заложен был рейхсфюрером в этом определении – «ваш человек». – Наши былые отношения с госпожой Фройнштаг…
– А я знаю, – не дал ему договорить Гиммлер, – что она прекрасно заявила о себе и во время подготовки к операции по похищению папы римского39, и в ряде других ситуаций.
– Не возражаю, она действительно показала, что достойна мундира офицера СС.
– Мы убедились в этом еще тогда, когда она была офицером охраны женского концлагеря гестапо. Не зря ее назначили командовать взводом надзирательниц. Как записано было в послужном деле, «ее истинно арийская твердость, – все еще не сгонял улыбку со своего лица Гиммлер, но только теперь она уже становилась по-настоящему садистской, – проявлялась с безупречной жесткостью и преданностью фюреру». Иное дело, что проявлялась эта жесткость не только по отношению к заключенным, но и по отношению к подчиненным ей надзирательницам. И порой это уже была не жесткость, а настоящая жестокость, причем… ну, скажем так, с некоторыми сексуальными склонностями.
– Мне известна ее биография, господин рейхсфюрер, – резко напомнил ему Скорцени. Уж он-то хорошо знал, что под сексуальными склонностями Гиммлер имеет в виду те лесбиянские забавы, которым в женском концлагере предавалась не только Фройнштаг и прелестям которых сама Лилия была подвержена менее остальных. К тому же, они никак не повлияли на ее сексуальную ориентацию.
– Смею надеяться, что известна. Иначе вы не были бы офицером СД. Кстати, пора бы ее повысить в чине. Если, конечно, вы не станете возражать.
– Почему я?
– Потому что только вам известен самый страшный ее недостаток.
– Как у всякой уважающей себя женщины, у Фройнштаг их несколько.
– Я говорю о самом страшном. При этом я имею в виду не пухлость ее бедер и изысканность талии и даже не ее былые лесбиянские пристрастия, – все же не отказал себе вождь СС в удовольствии напомнить Скорцени, что же на самом деле представляет собой его «меч судьбы».
