Раджак Хассн бросился вдогонку.
Наемник был удивлен и разочарован тем, что противник так скоро сдался. Ему претила мысль о преследовании раненой добычи. Все становилось слишком предсказуемым, а потому неинтересным. Играть с жертвой, смотреть, как она вырывается из последних сил, — совсем другое дело. В беге с ним никто не мог сравниться, даже молодой ишвен.
Выносливость его не знала пределов. Он мог пробежать пятьдесят километров за один день. «Куда же ты, идиот? Бросил меч, у тебя не осталось ни капли надежды. Твои внутренности сводит от страха. Я думал, ты храбрее».
Раджак Хассн вытянул вперед руку в тот момент, когда жертва добежала до дерева. Его пальцы схватили пустоту. Ишвен подпрыгнул, уцепился за ветку и с невероятной ловкостью обернулся вокруг своей оси. Хассн хотел увернуться, но удар обеих ног противника пришелся ему прямо в лицо. Он потерял равновесие, шлем упал и покатился по траве. Тириус Бархан спрыгнул и вцепился ему в горло. Убийца попытался на ощупь найти свою палицу, но она успела откатиться слишком далеко. Противник бил его головой о землю, одновременно большими пальцами надавливая на глазные яблоки. Хассн потерял сознание.
* * *
Когда наемник открыл глаза, занималась заря. Его лошадь мирно щипала траву у озера рядом с конем варвара. Он сам стоял на коленях и был привязан к дереву — по всей видимости, довольно крепко. Грудь перетянута веревкой, а руки и ноги сведены вместе и связаны позади ствола. В горле совершенно пересохло. Ишвен стоял перед ним. В руке у него была палица Раджака. Шлема же нигде не было видно.
— Пить хочешь? — спросил Тириус.
Молчание.
— Не очень-то ты разговорчив, — заметил ишвен. — Но говорить тебе все же придется.
Он подошел к Хассну, опустился на колени подле него и, нахмурив брови, сунул ему под нос кинжал. Наемник хорошо знал этот запах.
— Иддрам, да? Кто тебя подослал?
Вместо ответа Раджак посмотрел ему прямо в глаза.
«Убей меня, — думал он. — Убей меня, я и так уже мертв».
— Не понимаю, — продолжал ишвен, рассматривая сверкающий клинок. — Чего ты добиваешься? Я же могу убить тебя. Тут ведь никого нет.
Хассн улыбнулся и плюнул ему в лицо.
Тириус медленно вытер лицо рукавом. На нем была азенатская туника, которая, как и веревки, нашлась в одной из котомок, привязанных к седлу коня.
— Ладно, — процедил он сквозь зубы.
Затем подошел к убийце совсем близко и приставил острие меча к его горлу.
— Я не виновен, — тихо сказал юноша. — Я хочу, чтобы ты это запомнил. Я хочу, чтобы ты передал это тем, кто тебя нанял.
Губы Раджака Хассна вновь тронула слабая улыбка. Потом он вытаращил глаза. Ишвен совсем легонько провел лезвием ему по горлу. Но кинжал был таким острым, что на нем тут же оказалась крошечная капелька крови. Тириус убрал оружие. Иддрам — страшный яд. Наемник не умрет, но будет сильно мучиться.
Ишвен поднялся и поглядел через плечо.
— Я ухожу. Там, куда я иду, меня не найти ни тебе, ни другим. Подумай о своей жизни. Ты ведешь себя безрассудно.
Он подошел к его коню и кончиком меча пощекотал ему бока. Животное встало на дыбы и в мгновение ока с безумным ржанием унеслось за горизонт. Потеряв животное из виду, Тириус подобрал второй кинжал и палицу своего врага. Кинжалы он положил в одну из своих котомок, а палицу выбросил в озеро. Не выпуская из руки меча, одним прыжком сел в седло, затем спокойно подъехал к дереву и кончиком лезвия перерезал веревку, которой были связаны руки его врага. Раджак Хассн стал машинально растирать запястья, не понимая, что это значит.
— Я сохранил тебе жизнь, — вздохнул ишвен. — Не забывай об этом.
Наемный убийца закрыл глаза. Яд уже начинал действовать, и чувствовалось, как его все больше и больше клонит в сон. Впервые за долгие годы Хассн пожалел, что не может говорить. Не будь он немым, попросил бы себя убить. Сказал бы ишвену, что ненавидит его, ненавидит за то, что он вот так бросает Раджака живым, без всего, посреди Высоких Равнин, ненавидит за унижение, за одиночество, за поражение, а больше всего — за спокойную силу, которой светится его взгляд. Он сказал бы ему: «Я отыщу тебя. Я отыщу тебя, и ты умрешь». Но с губ не сорвалось ни звука.
Конь Тириуса Бархана медленно скрылся за горизонтом. Ишвен ни разу не обернулся, чтобы взглянуть на своего противника.
* * *
Целую неделю ишвен скакал к пустыне.
И когда он понял, что пропустил Эзарет, последнюю заставу перед раскаленными песками Белой Пустоши, было уже поздно: теперь ему конец.
Из единственного источника, попавшегося ему на пути, текла теплая горьковато-соленая жидкость. Выпив ее, Тириус не спал всю ночь, то и дело содрогаясь в приступах мучительной рвоты. От обнаруженных в котомке и раздобытых ранее припасов осталось одно воспоминание. У него кружилась голова. Он развернулся и поехал назад, но в битве со временем ему было не победить.
Нужно скакать, но скакал ишвен только ночью (днем было слишком жарко), да и конь его двигался с трудом, поникнув головой, изнемогая от жажды. Лошадь тоже захворала, выпив дурной воды.
Днем нужно было проснуться, выйти из убежища, которым служил какой-нибудь большой камень, под которым вполне могли водиться змеи и скорпионы, взглянуть на солнце и попытаться определить свое местоположение. Полуденное светило превратилось в нечто красноватое и враждебное. Каждое утро оно вставало и чинно и высокомерно обшаривало лучами землю в поисках последних остатков жизни. Горизонт начинал дрожать перед глазами, существование превратилось в пытку: Тириус умирал от жажды.
К вечеру он выходил из своего убежища и в вечерней прохладе чуть-чуть продвигался вперед, таща за собой коня. Хромая, ишвен шел и шел под звездным небом, бормоча слова, которые даже сам не слышал.
На третий день околела его лошадь. Легла на бок, в последний раз подняла голову и взглянула на кружившихся над ней ястребов. Потом тело ее пробрала дрожь, и она замерла навеки. Тириус, оцепенев, долго стоял и смотрел на нее. Потом он вытащил меч, проткнул ей бок и прямо из раны сделал несколько глотков обжигающей крови. Жидкость была чудовищной на вкус, но ему стало легче.
С наступлением темноты ишвен снова пустился в путь. Кожа на ногах была вся ободрана. Горло сводило нестерпимой мукой. Наверное, у него лихорадка. Иногда он без причины вздрагивал, и перед его глазами проносились бессвязные образы. Лицо Полония. Привязанный к дереву медленно разлагающийся труп убийцы. Другие непонятные картины.
Вокруг была одна пустыня. Сколько времени Тириус так шел? Целую вечность. У него не осталось ничего, кроме меча и туники. Шея перестала гнуться. Щеки заросли грубой щетиной. Он умирал.
