— Охотится, наверное, — сказал Сэм и зевнул. Была его очередь спать, и скоро он погрузился в глубокий сон. Ему снилось, что он в саду Бэг-Энда что-то ищет; на спине у него тяжелый груз, который заставляет его сгибаться. Вокруг все казалось заросшим и запущенным, колючие кусты и сорные травы захватили грядки у ограды.
— Работа для меня, вижу, но я так устал сейчас, — сказал он. Неожиданно он вспомнил, что ищет. — Моя трубка! — сказал он и с этими словами проснулся.
Открыв глаза, он удивился, почему лежит под изгородью. «Трубка все время у тебя в мешке!» — пришла мысль. Потом он понял, во-первых, что трубка, возможно, и лежит в мешке, но что у него нет листа; во-вторых, что он в сотнях миль от Бэг-Энда. Он сел, было темно. Почему хозяин позволил ему спать без очереди до вечера?
— Вы не спали, мастер Фродо? — спросил он. — Который час? Уже поздно.
— Нет, — ответил Фродо. — Но день темнеет, а не светлеет. Все темней и темней. Насколько я могу судить, ты спал около трех часов.
— Интересно, почему это, — сказал Сэм. — Буря приближается? Если так, то она будет очень сильной. Мы пожалеем, что сидим под изгородью, а не прячемся внизу в какой-нибудь яме. — Он прислушался. — Что это? Гром или барабаны?
— Не знаю, — ответил Фродо. — Слышно уже довольно давно. Иногда кажется, что земля дрожит, а иногда просто гудит в ушах.
Сэм огляделся.
— Где Горлум? — спросил он. — Он не возвращался?
— Нет, — ответил Фродо. — Его не видно и не слышно.
— Не выношу его, — сказал Сэм. — Вот уж с ним я охотно расстался бы! На него было бы очень похоже — пройти столько миль и исчезнуть, когда он нам больше всего нужен. Впрочем, если он вообще может быть чем-нибудь полезен.
— Ты забыл болота, — сказал Фродо. — Надеюсь, с ним ничего не случилось.
— А я надеюсь, что он ничего не замышляет. И надеюсь, что он не попал в чьи-то руки. Потому что если это случится, у нас скоро будут неприятности.
В этот момент снова послышался раскатистый рокочущий звук, теперь более громкий и глубокий. Земля под их ногами, казалось, задрожала.
— Я думаю, неприятности уже начались, — сказал Фродо. — Боюсь, наше путешествие подошло к концу.
— Может быть, — ответил Сэм, — но там, где жизнь, там надежда, как говорит мой старик. И обычно он добавляет: используй свои мозги. Поешьте, мастер Фродо, а потом поспите.
Прошел полдень. Выглядывая из убежища, Сэм видел лишь серовато-коричневый бестеневой мир, быстро терявший очертания и цвет. Было душно, но не тепло. Фродо спал беспокойно, ворочаясь и иногда бормоча. Дважды Сэму показалось, что он слышит имя Гэндальфа. Время, казалось, тянется бесконечно. Неожиданно Сэм услышал за собой свист: за ним на четвереньках стоял Горлум, глядя на него светящимися глазами.
— Проснитесь, проснитесь! Вставайте, засони! — прошептал он. — Вставайте. Нельзя терять времени. Мы должны идти, да, да, мы должны идти дальше.
Сэм подозрительно посмотрел на него: Горлум казался испуганным и возбужденным.
— Идти сейчас? Что значит эта милая шутка? Еще не время. Сейчас еще даже не время чая, хотя в этих пустынных местах и не бывает времени чая.
— Глупец! — свистел Горлум. — Мы на пустынных местах. Время бежит быстро, да, быстро. Нет времени. Мы должны идти. Вставайте, хозяин, вставайте!
Он протянул руку к Фродо. Тот, неожиданно вырванный из объятий сна, сел и схватил Горлума за руку. Горлум вырвался и попятился.
— Пусть они не будут глупцами! — свистел он. — Мы должны идти. Нет времени!..
Больше они не смогли от него ничего добиться. Он не сказал, где он был и что заставило его так торопиться. Сэм был полон подозрениями и показывал это, но Фродо ничем не выдавал своих мыслей. Он вздохнул, приладил свой мешок и подготовился идти в сгущающейся тьме.
Горлум очень осторожно повел их вниз по склону, держась в укрытии, где это было возможно, и перебегая почти согнувшись по открытым пространствам; но свет был теперь так слаб, что даже острый глаз дикого зверя вряд ли смог бы заметить хоббитов, в капюшонах, в серых плащах или же услышать их, идущих так тихо, как могут только эти маленькие существа. они прошли, не задев травинки, и исчезли.
Около часа молча шли они цепочкой, угнетенные мглой и абсолютной неподвижностью и тишиной, лишь изредка прерываемой слабым рокотом грома или боем барабанов в какой-то отдаленной долине меж холмов. Они шли вниз от своего последнего убежища; а потом, повернув на юг, пошли самым прямым курсом, какой только мог выбрать Горлум среди этой неровной местности. Вскоре они увидели впереди линию деревьев. Подойдя ближе, они увидели и убедились, что деревья очень старые; они все еще поднимались высоко, хотя вершины многих были обломаны молниями.
— Перекресток, да, — прошептал Горлум. Это были первые слова, сказанные с тех пор, как они оставили убежище. — Мы должны идти туда.
Повернув на этот раз на восток, он повел их вверх, и вот она лежала перед ними — южная дорога, огибающая внешний край гор и входящая в большое кольцо деревьев.
— Это единственный путь, — шептал Горлум. — Никаких дорог, кроме этой. Нет дорог. Мы должны идти к перекрестку. Но быстро! И тихо!
Крадучись, как разведчики в лагере неприятеля, они пробрались к дороге и двинулись вдоль нее под каменным откосом, серым, как сами камни. Наконец они достигли деревьев и обнаружили, что стоят в широком, лишенном крыши круге, открытом посредине мрачному небу. Пространство между стволами напоминало широкие арочные проходы какого-то разрушенного зала. В самом центре круга встречались четыре дороги. За хоббитами лежала дорога к Мораннону; перед ними дорога уходила в долгое странствие к югу; справа шла дорога со старого Осгилиата; за перекрестком она уходила на восток, во тьму. По этой, четвертой, дороге и должны они были идти.
Полный страха, Фродо вдруг заметил, что стало светлей; он увидел отражение лучей на лице стоящего рядом Сэма. Повернувшись, он увидел за арками деревьев дорогу на Осгилиат, прямую, как вытянутая лента, уходящую на запад. Там, далеко за печальным Гондором, теперь охваченным тенью, заходило солнце. Его лучи упали на большую сидящую фигуру, неподвижную и торжественную, как большие каменные короли Аргоната. Годы изъязвили ее, а злобные руки искалечили. Голова ее исчезла, а на ее место был посажен в знак насмешки круглый, грубо вырубленный камень, на котором рукой дикаря было намалевано улыбающееся лицо с единственным красным глазом в центре лба. На коленях, на большом кресле, на всем пьедестале было нацарапано множество каракулей, которые использует подлый народ Мордора в качестве букв.
