Король сам себя приободрил, и снова решил спросить:
— Может…
— Ваше Величество! — настойчиво остановил я его. — Король Вальгред Третий. Не стоит гадать, кто я. Это бессмысленно. Да и бесполезно.
— Но вдруг ты несешь угрозу моему народу? — погрозил мне пальцем монарх. На дне его глаз затаилось новое подозрение. — Вдруг ты вестник тьмы? По виду, кстати, смахиваешь.
— Но я уже доказал, что вид мой не соответствует сущности, — напомнил я.
— Да, доказал, — согласился он. — Но я ничего не пойму.
— И не надо.
— Тогда зачем ты здесь?
Я потянулся за виноградом.
— Я постоянно скитаюсь по миру и прислушиваюсь к вашим желаниям. Мне интересно, о чем мечтают люди. Чего хотят, к чему стремятся. Разные люди — от простолюдинов до королей. От воров и убийц до честных тружеников. От солдат до полководцев. От тупиц до мудрецов. Мне интересны ваши истинные желания.
Он глубокомысленно покивал.
— Так значит. Хорошо. Я понимаю тебя. Я сам часто созываю совет высокородных и прислушиваюсь к их пожеланиям. Они рассказывают мне много интересного. Я же решаю, какое из их пожеланий серьезно, а какое нет. Иногда проскальзывают дельные мысли и советы. Но часто одна лишь чушь. И мне приходится их терпеть. Поначалу я пробовал обновлять совет приближенных, но, увы. Это бессмысленно. Новые ничуть не лучше. Даже хуже — их пока обучишь всему, пока посвятишь во все дела. Потому я и проявляю снисхождение к своим вельможам. За те редкие грамотные пожелания, которые нет-нет, да и заставят меня прислушаться.
Я ел виноград, слушал короля и поглядывал на стражников. Под ногами возились собаки, стукая тонкими хвостами о зеленоватый малахитовый пол. Высокие стрельчатые окна, украшенные цветными витражами, пропускали рассеянный вечерний свет. Одно из них было распахнуто. В островерхом проеме солнце опускалось к далеким темным горам. Ощущалось его явственное желание побыстрее покинуть этот суетной мир. Кануть в безвестную пучину и там насладиться тишиной и покоем. Зато крепло желание ночи расправить звездную мантию над холодеющими землями. Возвестить о своей власти, утвердить свой закон, свой порядок. И править. Но до тех пор, пока солнце снова не пожелает отвоевать у тьмы своего царства, коим правило оно весь сегодняшний день. И ночь безмолвно отступит. Правда, начнет собирать под свой стяг новые силы, в надежде снова свергнуть власть солнца. Но после вновь падет. И так бесконечно. По крайней мере, в рамках человеческих жизней. Я перевел взгляд с цветного окна на задумчивого короля.
— Ты прислушиваешься к пожеланиям советников касательно дел государства?
— Ну да, — монарх взял яблоко и подошел к окну.
— А как насчет глубинных пожеланий? Ведь дела государственные вряд ли их истинно беспокоят.
— Почему ты так думаешь? — настороженно обернулся король, не донеся до рта алый фрукт. Опустил руку. — У нас прекрасное королевство, и всем здесь хорошо живется. У нас мощная армия, у нас приемлемые налоги. Крестьяне, разумеется, жалуются, но они, говоря по секрету, всегда жалуются. Им хоть какой налог — уже в тягость. А знаешь почему? Да потому, что они считают налог — обирательством. Чернь наивно полагает, что все их пожертвования идут в мой карман. И никто даже не задумывается, на какое золото я содержу войско, которое их же и защищает. Никто не хочет знать, сколько золота пускаю я на развитие науки, искусства, и даже на мистические учения. На какие средства я благоустраиваю город. И все это призвано приумножать блага нашей страны. А значит и блага тех самых крестьян и горожан. Но они того не понимают.
— Да, это здорово, — согласился я, с романтической тоской смотря на уходящее солнце. — Признаться честно — все монархи так говорят. Но не все делают.
— Я делаю! — тяжело отчеканил король. Глаза его величественно сверкнули. В них горячей кровью вспыхнуло тревожное закатное зарево. Вспыхивала и корона, переливаясь множеством драгоценных соцветий. Будто напоминала обветшалому путнику, что перед ним ни кто иной, как грозный монарх. — Я забочусь о своем народе. И не тебе меня учить, как это надлежит делать правильно!
Я лишь покачал головой. И повторил, глядя на пестрых собак:
— Я же сказал — я не учу. Я просто в очередной раз убеждаюсь.
— В чем?
— В том, что все это сказки про мудрого и справедливого короля. Таковых нет. И быть не может.
— Ты сомневаешься в моей мудрости и справедливости? — замер король, словно хищный лев перед броском. Лишь в его синих глазах дрожала и вспыхивала жизнь. То ли это огоньки далекого светила, то ли жгучие вспышки его ненависти? Или зависти?
— Нет. Я точно знаю, что их нет. Вернее, их мало, — мягко пояснил я. — Несомненно не все так легко и безболезненно, как ты мне рассказываешь. И ты делаешь далеко не все, о чем говоришь.
Он окинул меня надменным взглядом. Мой чуткий нюх уловил запах пренебрежения. Затем — задумчивости. Но она мгновенно сменилась суровой решимостью. Король зловеще оскалился.
— А если я крикну стражу?
— Они не сделают тебя мудрее, — со вздохом пояснил я.
— Даже две дюжины арбалетчиков? — на всякий случай уточнил он.
— Хоть сколько, — всплеснул я руками. — Может, проверим?
Он пристально изучал меня. Взгляд прилипал холодными мокрыми каплями и тек по всему телу. Я бы поежился, да только всегда любил дождь. И снег. Я не страшусь холода, равно как и иных невзгод. Нет плохой погоды — есть плохая одежда. Хоть моя одежда и обветшала, хоть мой плащ и дырявый, но мне все равно уютно всегда. Потому как защитой от бурь и ливней служат мои желания. Я премило улыбнулся. Король насупился, но после покорно махнул рукой.
— Сиди. Сегодня ты мой гость. А завтра я уже решу, как с тобой поступить.
Я взял грушу, покрутил ее перед носом, и сказал:
— Боюсь тебя разочаровывать, мой король, но решать буду я.
— Ладно. Будет уже доказывать свою независимость. И демонстрировать силу. Рыцаря он выбил из седла, видите ли! Да, выбил, признаю — сам стал свидетелем. Да, молодец! Да силен! И что? До конца дней силой своей хвалиться будешь? И королям указывать, как надлежит себя вести. Да?
— Нет.
— В конце концов, это недостойно мудреца, — язвительно уколол Вальгред.
— Так я и не называл себя таковым, — с улыбкой напомнил я.
Монарх выглянул наружу, обвел окрестности хозяйским взором, как-то скорбно вздохнул. Легкий ветерок всколыхнул его седеющие пряди, заставил умиленно прищуриться, словно напомнил о простых житейских радостях. Корона на сей раз, вспыхнула несколько тускло и приглушенно. Он некоторое время созерцал темнеющую даль. Вечер уже отвоевывал себе пространство на востоке, сражаясь в первых рядах воинства ночи. Запад еще сопротивлялся, но силы его таяли. Он захлебывался в кровавых брызгах умирающего солнца.
