Николаевич, оторвавшись от документов.
— Нет.
— Поэтому голос неласков?
Щербинин молча положил перед ним файл с бумагами:
— Плохо дело, Виктор Николаевич.
Горловский настороженно оглядел зама и раскрыл папку. Пяти минут ознакомления с
фактами, что предоставил ему Клим, было достаточно, чтоб понять: поводов для
печали действительно более, чем достаточно.
— Вот стервец! — выдохнул полковник, отодвигая бумаги, и задумчиво погладил
бритый затылок.
— Это лишь верхушка, что мы смогли пока обнаружить. Работа продолжается.
Горловский поморщился и махнул рукой:
— Садись, не маячь передо мной, — забарабанил пальцами по столешнице,
обдумывая прочитанное. — Значит, сомнений нет: Гнездевский устроил под
прикрытием спецотдела контору по ликвидации неугодных кому-то граждан.
Киллерскую сеть организовал, бизнесмен твою!…
— Увы.
- `Увы'! Почему нам стало это известно только сейчас?! Когда он взял первый
заказ, кто заказчик?
— Проверяем. Сеть большая. За сутки всю систему не вскрыть. Много лет работал.
На данный момент известно точно, что кроме Лисы Гнездевский использовал и многих
других из своего взвода. Вслепую. Агенты получали задание от вашего имени,
понятия не имея, что вы не в курсе…
— Как же просмотрели-то мы его, а? Столько лет служил. Деньги на жизнях делал!
Щербинин пожал плечами и принялся изучать перстень на своем пальце.
— Всех допросили?
— Пока двенадцать человек. Еще один факт, Виктор Николаевич, вы знаете, что за
последний год из группы капитана бесследно исчезло пятеро бойцов, не вернулись с
задания. Так вот среди них была агент Далила. Незадолго до своего исчезновения
она разговаривала с агентом Лука, говорила, что скоро станет очень богатой и
подаст в отставку. Намекала, что открыла один секрет и предлагала Луке
присоединиться к ней. Дословно: `капитан использовал всех нас, пора и нам
использовать его'. Имел ли место шантаж с ее стороны, откровенный разговор с
Гнездевским, неизвестно, но с большей долей вероятности можно предположить — был.
Поэтому она и пропала. Не первая, кстати.
Горловский вздохнул:
— Плохо, Клим, хуже некуда. И своих, значит, Гнездевский не жалел. Проверенные
люди и такой косяк. Сегодня же начни проверку и чистку кадров. Малейшее
подозрение в нечистоплотности — вон, списывай под чистую!
— А что с делом Гнездевского делать?
— Раскручивай дальше. Бери всех замешанных…
— Тихо может не получиться.
— Знаю, — поджал губы Виктор Николаевич. — Но постарайся. Шум нам не нужен,
но и оставить это дело нельзя. Еще не хватало, чтоб мы покрывали подонков!
Клим кивнул, отворачиваясь: полковник бесспорно прав, но подобных Гнездевскому
во все времена, в любой системе хватало и хватает. Стоит ли из-за мерзавца свою
голову на плаху возлагать?
— Сеть большая, Виктор Николаевич. В заказчиках могут оказаться не простые люди.
— Копай, — разрешил. — Но не вспугни. Что наберешь, отправишь в мой архив.
Компромат на сильных мира сего всегда пригодится.
— Хорошо. Тогда, что будем делать со Сталеску?
Полковник задумчиво посмотрел перед собой, помолчал минуту, взвешивая все за и
против, и выдал:
— А что делать? Не расстреливать же за то, что комара прихлопнула и нам глаза
открыла? Расследование у нас служебное, она, как агент подлежит лишь нашему суду.
Вот как решим, так и будет.
— Может, шум подняться…
— Да, чхать мне на шум! Правильно Лиса сделала! Убила? Превысила полномочия? Да.
Месяц в дисциплинарном батальоне и пусть домой отправляется. А там посмотрим.
Терять такого агента глупо.
— Вряд ли она пригодится нам, Виктор Николаевич. С нервами у нее плохо и другие
показатели хромают. Не потянет несение службы. Слухи пойдут.
— Что предлагаешь?
— Списать, заменив месяц в дисциплинарных войсках, на два в госпитале. Пусть
психиатры ее обследуют.
— Страхуешься?
— Да.
Полковник вздохнул — жаль девчонку, но Клим прав, и кивнул:
— Подумаю. Что Рицу?
— Сидит, молчит. Претензий не предъявляет. Беспокоит меня его спокойствие,
затишье перед бурей напоминает.
— Ничего. Как поговорю с Лисой, так и с ним решим. Не прост граф.
— Выпускать надо, как бы кирпич из посольства не прилетел.
— Каску одень, — отрезал Горловский. — Все, иди. Документы оставь,
ознакомлюсь с подробностями. Ну, Игнат! Кто б мог подумать.
Алиса открыла глаза и резко села на постели. Хмуро оглядела помещение:
стеклянная стена, герметичные двери, масса аппаратуры у кровати, светлые стены —
ясно, изоляционный бокс.
Да, хоть, регби! — поморщилась. Отвратительно на душе и физическое состояние не
лучше. Словно десятилетие в коме провела. Тело онемевшее, ослабевшее. А в груди
боль. То ли сердце ноет от тоски и обиды на хозяйку, то ли фантомные боли от
пулевых ранений. Не пожалел Гнездевский патронов.
Впрочем, что сейчас? Мир праху упыря. Прошли и забыли.
А вот как с Бэф быть? Встретиться бы, извиниться за незаслуженное оскорбление,
подозрение и обвинение. За что высыпала на его голову? Плохо, что не знаешь, то
ли спасибо ему сказать, что воскресил, то ли попенять — зачем?
Так всегда: сделай добро, получишь зло. А злом заплати, добром окупится.
`Прости, Бэф, поспешила я с выводами', - скрипнули зубы: прав ты, чем дальше от
человека, тем крепче вера в святыни. Не понять этого, как ни старайся. Нонсенс,
а факт.
За стеклом появился пожилой мужчина. Прошел в бокс.
— Проснулись? — спросил с отеческой улыбкой.
Лесс хмуро уставилась на него: профессор?
Тот моргнул: да.
— Как самочувствие?
— У мертвых лучше.
— Ну, к чему такой пессимизм? Показатели у вас отличные. Все органы
функционируют в нормальном режиме. Дисфункций не наблюдается.
`Уже исследовали'? — прищурилась Лесс: `Значит, я здесь, как материал для
