— Ты должен кое-что написать.
— Написать? Я больше ничего не пишу. Вы же только что видели, что из этого получается. Я придумал чудесную книгу бессмертия, которая освободит добрых и принесет гибель Змееглаву. И что же? Змей теперь бессмертен, а в лесу опять полно трупов! Разбойники, комедианты, Двупалый… Мертвы! Зачем я их только выдумываю, если эта история все равно всех убивает?
— Ты должен вернуть его! — Губы у Фарида дрожали. — Раз ты сделал бессмертным Змееглава, значит, можешь и его!
— Ах, ты о Сажеруке? — Фенолио сел и с глубоким вздохом провел рукой по лицу. — Да, он ведь тоже мертв, мертвехонек, но для него смерть у меня давно была запланирована, если вы помните. Как бы то ни было, Сажерук мертв, ты тоже был мертв… Муж Минервы, Козимо, вся молодежь, пошедшая с ним… мертвы! У этой истории, видно, никаких других идей просто нет. Одно могу тебе сказать, мой мальчик. Я ей уже не автор. Нет. Эту историю пишет смерть, старуха с косой, царица мрака — назови ее как хочешь. Это ее пляска, и что бы я ни написал, она берет мои слова и использует их себе в подмогу.
— Чепуха! — Фарид даже не утирал слез, бежавших по его лицу. — Ты должен его вернуть. Это ведь была не его смерть, а моя! Пусть он оживет! Ведь это всего лишь несколько слов, и ты уже делал это и для Козимо, и для Волшебного Языка.
— Нет, постой, отец Мегги пока что не умирал, — рассудительно заметил Фенолио. — А что до Козимо, то сколько можно тебе объяснять — он только выглядел, как Козимо. Мы с Мегги создали его заново, с иголочки, и получилось у нас очень плохо. Нет! — Он сунул руку за пояс, вытащил оттуда какое-то подобие носового платка и шумно высморкался. — В этой истории мертвые не воскресают! Да, признаю, я ввел в игру бессмертие, но это не то же самое, что воскрешать мертвых! Нет! Я стою на этом. Если кто-то здесь умер, значит, умер! Это верно для этого мира, как и для того, откуда я родом. Сажерук ради тебя очень ловко обошел это правило… Наверное, я сам и сочинил сентиментальную сказку, которая навела его на эту мысль… Правда, я этого уже не помню, ну да ладно. Пробелы всегда есть, и он заплатил за твою жизнь своей. Это всегда была единственная сделка, на которую соглашается смерть. Да, кто бы мог подумать? Сажерук так полюбил неизвестно откуда взявшегося мальчишку, что в конце концов отдал за него жизнь! Надо признать, это куда лучшая идея, чем с куницей, но только она не моя! Совсем не моя! Если ты ищешь, на кого бы возложить вину, то лучше всего схвати себя за нос, потому что одно несомненно, мой мальчик, — с этими словами Фенолио с силой ткнул Фарида пальцем в узкую грудь, — ты не из этой истории! И если бы ты не вбил себе в голову, что тебе непременно надо сюда пробраться, Сажерук, наверное, был бы сейчас жив…
Фарид ударил его смуглым кулаком в лицо.
— Как ты можешь такое говорить? — набросилась Мегги на Фенолио, когда Фарид, рыдая, обнял ее. — Он спас Сажерука тогда на мельнице! Он все время его охранял…
— Да, да, не спорю, — проворчал Фенолио, ощупывая ушибленный нос. — Я бессердечный старик, знаю. Но хочешь верь мне, хочешь нет — мне было очень худо, когда я увидел, что Сажерук лежит там.
А потом еще плач Роксаны… Ужасно, просто ужасно. Все эти раненые и умершие… Нет, Мегги, слова перестали мне подчиняться. Они слушаются, только когда им это удобно. Они обратились против меня, как змеи.
— Так оно и есть. Ты неумеха, жалкий, никчемный неумеха! — Фарид высвободился из рук Мегги. — Ты не владеешь своим ремеслом! Но есть другой, кто умеет. Тот, кто отправил сюда Сажерука. Орфей. Он сумеет вернуть его обратно, вот увидишь! Впиши Орфея сюда! Хоть это-то ты должен суметь! Да, приведи сюда Орфея, немедленно, или… или… я расскажу Змееглаву, что ты хотел его убить… я расскажу всем женщинам в Омбре, что это по твоей вине они лишились мужей… я, я…
Он стоял, сжав кулаки, весь дрожа от ярости и отчаяния. Старик молча взглянул на него и медленно поднялся.
— Знаешь что, мой мальчик? — сказал он, пригнувшись совсем близко к лицу Фарида. — Если бы ты попросил меня как следует, я бы, может быть, попытался, но так — нет. Нет уж. Фенолио просят, а не угрожают ему. Хоть столько гордости у меня осталось.
Фарид чуть не ударил его снова, но Мегги удержала его.
— Фенолио, прекрати! — крикнула она старику. — Он в отчаянии, ты что, не видишь?
— В отчаянии? Ну и что? Я тоже в отчаянии! — откликнулся Фенолио. — Моя история тонет в несчастье, а они, — он вытянул вперед руки, — не желают больше писать! Я стал бояться слов, Мегги! Раньше они были, как мед, а теперь это яд, чистый яд! А как может быть писателем тот, кто разлюбил слова? Что от меня осталось? Эта история пожирает меня, растирает в порошок меня, своего творца!
— Приведи сюда Орфея! — Мегги слышала, как старается Фарид владеть голосом, изгнать из него гневные нотки. — Приведи Орфея, и пусть он пишет за тебя! Научи его всему, что сам умеешь, как научил меня Сажерук! Пусть он подберет правильные слова. Он любит твою книгу, он сам рассказывал Сажеруку! Он даже написал тебе письмо, когда был ребенком.
— Правда? — На мгновение в голосе Фенолио зазвучало прежнее его неугомонное любопытство.
— Да, он тобой восхищается. Эта книга кажется ему лучшей из книг, он сам так сказал!
— Вот как? — Фенолио был явно польщен. — Книга-то действительно неплохая. То есть она была неплохая. — Он задумчиво поглядел на Фарида. — Ученик. Ученик Фенолио. Подмастерье поэта. Гм… Орфей… — Он произнес это имя, словно пробуя его на вкус. — Единственный поэт, мерившийся силами со смертью… подходит…
Фарид смотрел на него с такой надеждой, что сердце у Мегги разрывалось.
Но Фенолио улыбнулся, хотя улыбка эта была грустной.
— Ты только посмотри на него, Мегги! — сказал он. — Этот мальчик тоже умеет смотреть тем умоляющим взглядом, которым внуки добивались от меня чего угодно. На тебя он тоже так смотрит?
Мегги почувствовала, что заливается краской. Фенолио избавил ее от необходимости отвечать.
— Ты ведь знаешь, что нам понадобится помощь Мегги? — обратился он к Фариду.
— Если ты напишешь, то я прочту, — сказала она. «И приведу сюда человека, который помогал Мортоле убить моего отца», — добавила она про себя, стараясь не думать о том, что скажет Мо об этом уговоре.
Фенолио, судя по всему, уже погрузился в поиск слов, нужных слов — тех, что не предадут и не обманут его.
— Ладно, — пробормотал он с отсутствующим видом, — возьмемся в последний раз за работу. Но где я достану бумагу и чернила? Не говоря уж о пере и стеклянном помощнике? Бедняга Розенкварц так и остался в Омбре.
— У меня есть бумага, — сказала Мегги. — И карандаш.
— Какой красивый! — заметил Фенолио, когда она положила ему на колени блокнот. — Это отец тебе сделал?
Мегги кивнула.
— Тут страницы вырваны!
— Да, для письма, которое я посылала матери, и еще для того, которое принес тебе Небесный Плясун.
— О да! То письмо. — На мгновение вид у Фенолио стал страшно усталый. — Переплеты с пустыми страницами, — пробормотал он. — Похоже, они играют в этой истории все большую роль.
Потом он попросил Мегги оставить его наедине с Фаридом, чтобы тот рассказал ему об Орфее.
— Честно говоря, — шепнул старик Мегги, — я думаю, что юноша сильно переоценивает его способности! Что такого сделал этот Орфей? Расположил мои слова в новом порядке, и все. И тем не менее, признаюсь, мне любопытно. Человек должен страдать манией величия, чтобы называть себя Орфеем, а мания величия создает интересные характеры.
Мегги была другого мнения, однако брать назад данное обещание было уже поздно. Она снова будет читать. На этот раз для Фарида. Мегги тихонько вернулась к родителям, положила голову на грудь к Мо и уснула, прислушиваясь к биению его сердца. Слова спасли ее отца, почему бы им не сделать того же и для Сажерука? Хотя он и ушел далеко-далеко… Но разве в этом мире слова не властны даже над страной молчания?
Мир существовал для того, чтобы его читали.
И я его читала.
Линн Шарон Шварц. Загубленная чтением
Реза и Мегги еще спали, когда Мо проснулся и почувствовал, что не может больше дышать между всех этих камней и мертвецов. Дозорные, охранявшие вход в шахту, приветствовали его кивками. Сквозь расселину, ведшую наружу, просачивалось бледное утро, пахшее розмарином, тимьяном и ягодами с ядовитых деревьев Мортолы. Мо все время сбивало с толку это переплетение знакомого и чужого в мире Фенолио, причем чужое нередко казалось ему более настоящим.
Кроме дозорных, у входа в шахту стояли еще пятеро, в том числе Хват и сам Черный Принц.
— Гляди-ка, а вот и разбойник, которого больше всех разыскивают от Омбры до моря! — проговорил Хват, глядя на подходящего Мо.
