— Вы не епископ и родители ваши не королевской крови…
— Поэтому нам налево, — перебил я идальго, поворачивая лошадок вправо. Воспитаннику советской школы подобное разделение претило.
— Да жриц полно, — добавил Маршалси, лениво потягиваясь и позевывая. — Вы у нас знаток жриц?
— Знаток, знаток, — огрызнулся я, разворачивая повозку на тропу плебеев.
…Лысые холмы справа, лысые холмы слева… Пыльно, скучно и на удивление пустынно. Предполагалось, что к святым местам должны тянутся люди. Кто просить избавления от хвори, кто прибавления в кошеле, кто молить о прощении за грехи содеянные, кто заручится искуплением за проступки в ближайшем будущем.
— Не ахти как многолюдно, — высказал я наблюдения Маршалси.
— Чего вы хотите? Ожен не ярмарка. Оплот веры! А бы кто не сунется по пустякам. Помолится или покаяться можно и в Хейме, и в Берге, и в Лектуре. Мест предостаточно. В Ожен едут поклониться мощам святых или предстать пред живым воплощением Святой Троицы, Священным трибуналом. Приехать сюда нужно веские основания признанные вескими местным епископом.
— Наши сочтут, — заверил я идальго.
— С вашей липой? Хочу верить!
— Дорогу переселенцам в Пустошь! — громко крикнул я.
— Вирхофф, вы отбирайте у меня надежду стать маршалом. — Маршалси постучал пальцем по виску. — Дураки страждущие перебраться на место жительство в Вестерботтен не встречаются лет десять. Что и не удивительно. Пустошь это удаленность от цивилизованных мест, плохая земля, заросшая неистребимой полынью, отсутствие достаточного количества воды, вследствие чего и живности. Добавьте вездесущих варваров и их Кааб Пайгют.
— Что? Что? — переспросил Амадеус, тут же делая пометки на полях тетради.
— Кааб Пайгют, — отвечал Маршалси тоном всезнающего профессора. — Узкая долина в скалах. Никто туда носа не сует. Варвары не позволяют. У них она считается священным местом и означает Обиталище душ закрытое саваном. Территория действительно сплошь затянута белой завесой. Толи паром, толи дымом, толи тем и другим. Непроглядно. И из этой непроглядности доносятся звуки. Такие будто ежеминутно тысячи безжалостных ножей перерезают тысячи незащищенных глоток. И жертвы хрипят, булькают кровью и задыхаются.
— Скуповато, — не удовольствовался я услышанным.
— Подробнее вам не скажут и в Имперской службе картографии. А Священный Синод за лишние вопросы…
— Пошлет жить в Пустошь, — перебил я идальго.
— Пошлет долбить камень в карьеры Марияка.
— Маршалси, вы так замечательно объяснили… Плакать хочется…
Вскоре мы нагнали несколько повозок с паломниками и с ними прибыли в предместья Ожена. На отдых расположились в небольшом гостином дворе. Нам предложили скромный перекус и ночлег в малогабаритной комнатушке, где и одному повернуться проблема. Под крышей все же лучше чем под ясным небом, потому мы согласились и на однозвездночный сервис.
Начало нового дня ознаменовалось всеобщей побудкой и призывом на молитву. Мне, как добивающемуся милости пройти в город, пришлось вставать к службе. Маршалси прикинувшись хворым не пошел, а Амадеус занятый написанием стихов только отмахнулся — обойдутся. Во дворе с десяток, таких как я, под водительством востроглазого попика отправились на лоно природы, под сень огромного дуба. По соседству от лесного гиганта, на пне спиленного сотоварища зеленого красавца, попик и устроил импровизированный алтарь, разложив расшитые покрова и расставив чаши.
Честно отстояв службу и поучаствовав в хоровом песнопении псалмов, я вернулся в комнату.
Маршалси в ожидании ланча устроил состязание по словоблудию с бардом. Слушать их перепалку не хотелось — нет настроения. Потому призвав спорщиков к смирению, я, того кто моложе отправил за провиантом.
— Теперь уважаемый капитан расскажите, что дальше, — попросил я Маршалси.
— Дальше отобьют начало Декты. Смиренно отправляйтесь к вратам, их к тому времени откроют. Как еретик, недавно обращенный в истинную веру, вы не знаете, что Ожен находится на острове, посреди озера. Само озеро и обнесено крепостной стеной. Войдя в ворота, оказываешься прямо на берегу. Купите за золотой корзинку, раздеваетесь и складываете в корзинку пожитки. Заходите в воду и переходите на остров, прямо в объятья оженских монахов. Они зададут пару вопросов, вы сунете им свое ходатайство. Далее или пропустят в город, или отправят назад, а уличат в обмане — взойдете на костер.
— Откуда вы знаете? А, Маршалси?
— Откуда? — переспросил Маршалси и невесело признался. — Однажды… довелось.
— Не по поводу ли вашего отлучения из столицы?
— По нему по самому, — согласился идальго.
— Может подскажите, где отыскать храм Искупления Всех Грехов?
— Увы, не сведущ…
— Что ж и на том спасибо, — поблагодарил я. — На всякий непредвиденный случай, попрошу вас оказать небольшую услугу…
— Небольшую… Пожалуйста.
— Приглядывайте за бардом.
— Последняя воля… Можете на меня рассчитывать, — высказал согласие Маршалси. — Когда то я полагал, вы направляетесь в Ожен договариваться о создании единого фронта против Диких кланов. Но вот сейчас…
Он прервался. Амадеус принес харч. Овощное рагу в грибной подливке, фрукты и легчайший кларет. Сходу, хлебнув из горлышка, Маршалси пришел в скорбное расположение духа.
— Вирхофф, умоляю вас, возвращайтесь скорее. Меня уморит поповская диета.
— Сделаю все от меня зависящее, — пообещал я.
Время прошло незаметно. Ударили Декту и десятки бедолаг, что тараканы из щелей устремились к распахнувшимся воротам.
— Возьмите, — я протянул кошель идальго. — Здесь ваша премия и так пара монет в довесок.
— Тебе действительно ТАК нужно к попам? — в который раз спросил меня Маршалси.
— Стал бы я лезть на рожон, — ответил я.
На этом проводины завершились.
В ворота вошли плотной группой. За порядком строго приглядывали жрицы. Под их бдительным оком, на бережку толокся народец.
Я решительно разделся, стараясь не особенно глазеть по сторонам. На нудисткий пляж я попадал однажды в жизни, и то меня с позором выгнали. Адекватная реакция на раздражители там не поощрялась. Зато помнится, я снял там такую курицу… Тут то же было кого оттоптать.
