Всадники в панцирях и островерхих шлемах стояли, скрытые лесом, на высокой горе. Впереди, слева, позади раскинулось бескрайнее тёмное море лесов, ещё не одетых листвой. Зеленели лишь вековые боры. Справа неспешно и величественно катил свои воды на юг широкий Днепр. На север вдоль края лесов поднимались одна за другой четыре горы, тоже (кроме одной) поросшие лесом. А между горами и Днепром раскинулось царство болот, озёр, проток, ручьёв и речек, между которыми выделялась довольно широкая река, что текла, подобно Днепру, с севера и в него же впадала чуть ниже горы, на которой стояли конные росы. Переправившись у устья Десны, они скрытно, лесами вышли к этой горе.
Спутники Ардагаста, повидавшие мир от Британии до Гималаев и от Египта до Урала, молчали, поражённые неброской, но могучей красотой этих мест. А он рассказывал, обводя просторы рукой с гордостью хозяина:
— Вот земля борян — их ещё горянами зовут, — самых северных из полян. Здесь был край Великой Скифии. На отшибе живут, а никто их отсюда не может совсем в леса загнать, чтобы стали как нуры. Богатая земля — и пашни тут, и леса, и река, и пастбища. И прятаться от степняков легче, чем на юге. Искал меня дядя Сауасп по здешним борам, искал, а нашёл — призадумался: как обратно выбраться, если боряне осерчают?
— Эллинские купцы очень хвалят эти места, — вмешался Хилиарх. — Здесь можно купить всё, чем только богата Скифия — зерно, меха, воск... Теперь я понял: тут — ворота из лесной Скифии в степную.
— Да, ваше торжище вон там, над Почайной, — продолжил Ардагаст. — И ещё эти места — святые. А из святых мест просто так не уходят. Вот эта гора — Перунова, на ней капище Рода. Дальше — Хорсовица. Городок на ней был — видите валы? Сауасп велел из него уйти, а святилище Даждьбога всё равно осталось. Дальше — Змеевица. Недоброе место...
— Кому как, — возразил Вышата. — Змеем оборачивается и Перун, и Велес. Добрый человек у змея мудрости и богатства просит, а злой — лихих чар.
— А за ней, — лицо Зореславича помрачнело, — Лысая гора, стольный град Яги с Чернобогом, и нет этого места проклятее во всей Скифии. Городок волховный тоже Сауасп велел оставить. Вроде никто и не живёт, а в ночь на большие праздники — Рождество, Велик день, Ярилу, Купалу — такое творится! Добрые люди в городок не смеют и днём зайти, — такими чарами он ограждён. Ну а дальше доброе место — Ярилины горы. В них пещеры, где Ярила змея одолел. Там мы с Вышатой от бесов прятались, а он Индрика-зверя вызывал. А над Почайной, у торжища, — капище Велеса.
— А где то село, в котором ты вырос? — спросила Ларишка.
— Вот оно, над Почайной, ближе к Ярилиным горам.
— И Лысая гора тоже близко, — поёжилась тохарка. — Жутко, наверное, жить в таком месте?
— Да не страшнее, чем во всём мире, — философски улыбнулся Вышата. — В нём всюду злые боги рядом с добрыми. Не бежать же от него из-за этого, а, Хилиарх? — подмигнул волхв эллину.
— У нас в Бактрии, если бы кто и посмел устроить святилище Ахримана, его бы разнесли по камешку. Даже бактрийцы не побоялись бы, не то что мы, тохары, — сказала Ларишка.
— Вот мы и поговорим с этой сворой лысогорской... по-тохарски! — решительно произнёс Ардагаст. — А силы для того возьмём у светлых богов.
И он повернул коня к капищу Роба, скрытому за деревьями. Капище было устроено просто, как и все венедские святилища. Под навесом на четырёх столбах, на четырёхугольной каменной вымостке, стоял массивный дубовый идол, выкрашенный в красный цвет. Четыре лица его смотрели из-под высокой княжеской шапки на четыре стороны света. Перед идолом курился жертвенник из обожжённой глины.
В святилище их уже ждали трое волхвов: невысокий, кряжистый, с хитроватым насмешливым лицом жрец Рода, сухонький длиннобородый старик — волхв Велеса, и румяный, жизнерадостный жрец Хорса. Царь спешился и низко, но с достоинством поклонился им.
Жрец Рода приветливо улыбнулся ему:
— Здравствуй, Ардагаст! Рад я, что вышел из тебя царь. А то я с тех пор, как ты с другими мальцами мою козу увёл и на дерево затащил, всё боялся: станешь скотокрадом, сарматская кровь всё-таки. Да ещё с таким непутёвым наставником...
Вышата выступил из-за спины царя:
— Здравствуй, Родомысл! Что, так дальше Стугны и Ирпеня нигде и не побывал?
— Зачем мне дальше своего племени забираться? Зато ты, говорят, больше прежнего бродил, искал по чужим землям мудрости, какой и на небе нет. Много ли нашёл-то?
— Достаточно, чтобы всю ведьмовскую породу разогнать от Дрегвы до Черной земли. И сюда за тем же пришёл. Ну что, великие волхвы борянские, избавимся наконец от соседей с Лысой горы?
— Сколько раз уж говорили, — вздохнул старый волхв, — не хватит у нас четверых волшебной силы на всё это сонмище...
— Ох и слабы здесь мужики, — насмешливо произнесла Лютица, выходя вперёд вместе с Миланой и Мирославой. — А если к вам четверым нас, двоих баб и одну девку, добавить? Как раз священное число выйдет.
— Их же тут не меньше сотни слетится, — махнул рукой жрец Хорса. — Да ещё вдруг явится тот, кого лучше не называть...
— Называют его Шивой — в той земле, где с ним сражался предок Огнеслав. И одолел! — сказал Вышата.
— Рядом с Огнеславом тогда была его жена Роксана, волхвиня Великой Богини, а рядом с Вышатой в эту ночь буду я, великая жрица Лады в Черной земле! Буду, если даже вы все по своим капищам попрячетесь, — решительно добавила Лютица.
— Знаю, слышал не раз, — скривился досадливо жрец Хорса. — Только был ещё с ними Герай Кадфиз, великий воин с мечом Солнца и Грома. Где такие в земле Полянской?
— В земле Полянской есть я — Солнце-Царь с Колаксаевой чашей и мечом Куджулы Кадфиза! И я буду биться рядом со своим учителем! — тряхнул золотыми волосами Ардагаст.
Плечи Хорсова жреца распрямились, глаза озарились радостью, словно при виде давнего друга.
— Слышу речь сколотского царя! Быть этой ночью великой битве! И мы, волхвы трёх светлых богов, в стороне не будем.
— Спасибо, дядя Хорош! Помню, вы с Вышатой все говорили о сколотских временах, а я сидел да слушал, и так хотелось мне жить в те времена, брать Ниневию с царём Лютом, гнать Дариевы полчища из Скифии, — тихо сказал Ардагаст.
— Вот так из благих слов благие дела рождаются, а только они возносят душу к самому Солнцу! — вдохновенно произнёс Вышата. — Значит, не зря такие, как мы, три века память о сколотах хранили.
Родомысл заговорил деловито и буднично:
— Нам троим лучше всего оставаться в своих капищах — не ухмыляйся зря, Лютица. Мы будем слать силу трёх богов вашим воинам в помощь, а бесовской рати — на погибель. Наслышан я, царь, о твоей русальной дружине...
