Нет бы сбежать по-тихому! Так сам подставился… Это он вроде как богов от меня отводил, отмазывал. А в итоге мы оба помрем, потому что драться с богом — дело заведомо бесполезное, если только ты сам не бог.
Нет, умирать нельзя. Ни в коем случае.
Я встретил удар посоха Косой и зашипел сквозь зубы: с-силен, мужик! Я чуть плечо не вывихнул! Даром, что мудрец! Как бы тогда Кшатра-Варья ударил?!
— Что ж ты, дедушка, — прошипел я сквозь зубы. — Мудрец, а дерешься!
Воху-Ману я узнал, естественно. Трудно было бы не узнать.
— Что это за мудрость, если она не умеет постоять за себя? — в голосе отчетливо чувствовалась тонкая ухмылка.
Ненавижу тонкие ухмылки.
Мы отпрыгнули друг от друга… я, между прочим, чуть ногу не подвернул, не говоря уже о том, что едва не споткнулся о надгробие. Ох уж эти прыжки… Как замечательно они выходят на тренировках, и как прискорбно не получаются в жизни!
Эй… мне показалось, или бог и впрямь повел себя неуверенно?… Что, я должен был концы отдать при первом столкновении меча и посоха?… И вообще, почему он меня молнией к Ормузду не испепелит?… Что его держит?!
Я бросился на него с мечом на перевес. Не люблю нападать первым, но тут было важно отвлечь внимание Воху-Маны от астролога — чтобы не решил сперва его добить, а потом заняться мной. Что я тогда скажу Хендриксону?…
Противник был сильнее меня… противник был чудовищно силен. Он угадывал мои движения, посох его было не переломить даже прямым ударом, он идеально держал оборону, а увернуться от его атак мне удавалось только чудом и в последний момент. Что это он, специально?!
Меня осенило быстро, может быть, секунде на двадцатой боя. Да ничего не специально! Он растерян! Он не понимает, что вообще происходит! Что-то пошло не так! Например, он и впрямь должен был испепелить меня еще до того, как я подошел, но почему-то не получилось. Почему?! Драконье Солнце помогает?!
Но если он что-то не понимает, нет ничего проще: прекратить со мной драться, обездвижить меня и допросить с пристрастием. Значит, либо и этого не может, либо запаниковал.
Конечно, я мыслил далеко не так связно, как это сейчас выглядит. Это были скорее обрывки мыслей, куски предчувствий. Тут было понятно: если я хочу хотя бы остаться сейчас в живых, мне надо думать и думать быстро.
Мы снова сошлись близко: идиотский такой момент, когда мечи плотно прижаты друг к другу, и никак их не отвести, потому что каждый пытается прорвать оборону противника. Вещь, которая случается очень редко — на самом деле, если оба противника искусны, этого не происходит практически никогда. Но Воху-Мана специально подстроил… кто там его знает, зачем?!
— Кто ты?! — сказал он, и старческий голос показался похож на крик.
— Что?! — мы снова разняли мечи, прежде чем мне удалось привезти мысли в порядок.
Он попытался между делом достать меня по ногам, я подпрыгнул… Бог не знает, кто я?! Бог мудрости не знает, кто я?!
Ну, ребята, ничем иным, кроме как Драконьим Солнцем, я это объяснить не могу. И впрямь мощная штука.
— А кто ты? — крикнул я, под воздействием внезапного порыва решив прикинуться идиотом. — Я хочу знать, с кем сражаюсь! Скинь капюшон, ты, ублюдок?
— Ты не знаешь?!
— Черта с два!
Воху-Мана замер, уперев посох в землю. Я тоже остановился, замер в двух шагах от него, стараясь перевести дыхание. Если есть передышка, надо пользоваться… Может быть, Райн в это время… ну не знаю, хоть отползет, что ли?… Кто его знает, насколько серьезно он ранен.
Воху-Мана поднял руку и аккуратно отвел с лица капюшон. Тот упал ему на спину тяжелыми складками.
Лицо как лицо. В темноте практически не видно. Бородка… белая. Длинная.
— Кто такой черт? — спросил Воху-Мана. — Сдается мне, я где-то слышал…
И ударил меня посохом. На сей раз бог целил в голову, а увернуться до конца я не успел. Конец посоха — заостренный! — прорезал щеку. Ох, ну и боль! У меня даже нет слов нормальных, чтобы сказать, как мне было больно. Кажется, его кончик еще и по зубу чиркнул. Во рту тут же стало холодно.
В глазах потемнело. Ей-богу, вроде и на ногах стоял, но мне показалось: даже в тот день, когда Симон ударил меня мечом и потом я лежал в лесу, мне так больно не было. Может, потому что я сразу сознание потерял?…
Бог рванулся из меня наружу. Пламенем костра, огнем подземелий, гневом воина, горестным стоном боли… Божье столкнулась с божьим. Божье корчилось внутри меня, яростно пытаясь отомстить…
Первый раз с того момента, на старом пастбище.
Отец говорил, что я должен беречься. Что чем старше я буду становиться, тем больше сил будет набираться спящая внутри меня сущность, и что рано или поздно она может выбраться наружу, как бабочка из кокона. Разумеется, от меня самого тогда ничего не останется, зато Кевгестармель возвернется во всей красе. И, естественно, покарает. Кого надо, того и покарает — то есть, практически всех.
Но почему-то сегодня я смог поймать Кевгестармеля.
Где-то за забором стояла и ждала меня Агни, которая Фильхе (а ведь за Фильхе тоже нужно было мстить!). Я встретил мать у источника. Совсем рядом на кладбище истекал кровью Райн… а ведь я почти уже — или даже совсем? — стал считать его своим другом. На ночных улицах Медины нас искала Вия. Мне никак нельзя было проигрывать.
Вия сказала мне «молодой хозяин». В ней поселилась Хельга. Хельгиного племянника убил я…
Теперь, когда бог рвался наружу, его воспоминания стали моими, и я отчетливо увидел это: горы, туман… фальшивая осень, вызванная из моей собственной памяти. Возможно, мне тоже хотелось убить кого-нибудь, как в тот раз брат чуть не убил меня. Бог ничего не мог сделать без моей помощи. Я был проводником. Это я, Астериск Ди Арси возрождал Кевгестармеля — своей жаждой мести, жаждой власти, сотнями прочих ненужных чувств.
Но чувства мои — человеческие. Мне плевать на богов! Слышите, боги! Можете разбираться сами между собой сколько угодно — я в вас не верю! Я верю только в Бога Настоящего, как раз потому, что он не требует и по сути своей не может требовать никакого поклонения. Я отказываюсь вас уважать и вам подчиняться. И уж тем более я отказываюсь подчиняться тому, кто, как кишечный червь, пожирает мое тело изнутри!
Мне, ей богу, показалось, что я схватил его за хвост… а потом — что отшвырнул за спину.
«Шрам будет, — подумалось. — Через всю щеку. И, скорее всего, некрасивый. Но многим женщинам шрамы нравятся… Может, еще и пользу извлеку».
Как там говорил отец?… «Жизнь рассердится на тебя, если ты будешь принимать ее битвы слишком всерьез…» Или немного не так?… Не важно!
