или из почтения. Мир никогда не видел похожей ночи. И, вероятно, никогда не увидит.
Она освободила его. Боги, все, что они сделали, все, ради чего страдали, и она просто освободила создание.
Когда Данат вернулся, Эя заставила его принять пригоршню трав, даже более горьких чем те, которые были последними у него во рту, и приказала оставить их под языком, пока она не скажет другого. Идаан и один из стражников вытащили тело Ванджит наружу. Утром, подумал Маати, они сожгут его. Ванджит была сломанной, печальной и опасной женщиной, но она не заслужила, чтобы ее труп выкинули на помойку. Он вспомнил, как Идаан сказала что-то похожее про убитого оленя.
Он даже не заметил, как уснул, но Эя разбудила его, мягко тряхнув, и помогла сесть. Пока она измеряла ему пульс и давила кончики пальцев, он выплюнул черные листья. Рот онемел.
— Мы отнесем тебя обратно на носилках, — сказала она, и раньше, чем он успел возразить, зажала ему ладонью рот. Он принял позу молчаливого согласия. Эя встала на ноги и пошла к большим бронзовым дверям.
Шаги сзади были знакомы, как старая песня.
— Ота-кво, — сказал Маати.
Император сел на возвышение, зажав руки между колен. Он выглядел бледным и истощенным.
— Ничто не происходит так, как я планировал, — раздражительно проворчал он. — Никогда.
— Ты устал, — сказал Маати.
— Так и есть. Боги, как я устал.
Капитан стражников распахнул настежь двери. Вошли четверо, державшие сооружение из веток и натянутых между ними веревок. Рядом со стражниками шла Эя. Один из людей сзади крикнул, и вся команда стала перед капитаном и так и стояла, пока тот, ругаясь, переделывал узлы.
Маати смотрел на них так, словно они были танцорами или гимнастами, выступающими перед банкетом.
— Я прошу прощения, — сказал Маати. — Это не то, что я собирался сделать.
— Да ну? Я думаю, что ты надеялся исправить ущерб, который мы сделали, пленив Бесплодную. Исправить, не обращая внимания на цену.
Маати начал было возражать, но потом оборвал себя. За большим окном пролетела падающая звезда. Пятно света исчезло так же быстро, как появилось.
— Я не знал, насколько высокой она окажется.
— А это важно? Если бы ты заранее знал ее, ты бы отказался от проекта? — спросил Ота. Он не обвинял и не злился, но говорил как человек, который не знает ответа на вопрос. Маати обнаружил, что и он не знает.
— Если я попрошу у тебя прощения…
Ота какое-то время молчал, низко опустив голову, потом сказал:
— Маати-кя, мы были друг для друга сотнями людей, и сегодня ночью я чувствую себя слишком старым и слишком усталым. Все в этом мире изменилось по меньшей мере дважды, с тех пор, как я проснулся утром. Что касается прощения… я не знаю, что означает это слово.
— Я знаю.
— Неужели? Ну, тогда ты обогнал меня.
Носилки пошли вперед. Эя помогла ему сесть на самодельное сидение, веревки и прутья заскрипели под его весом, но выдержали. В руках стражников он качался, как ветка под ветром. Император, которого они бросили, следовал за ними в темноте.
Официальная церемония соединения Аны Дасин и Даната Мати прошла в Ночь свечей в главном храме Утани. Собравшаяся гальтская знать и утхайем — от высших семейств до самого низшего огнедержца — наполнили все подушки на полу и каждый уровень на балконах. Воздух, горячий, как в амбаре, пах духами, благовониями и телами. Ота сидел на своем кресле, глядя на обширное человеческое море. Многие из гальтов надели траурные вуали, и, к его удивлению, многие утхайемцы последовали их примеру. Он опасался, что это не столько траур по павшим гальтам, сколько тайный протест против самой свадьбы. Впрочем, это было самое маленькое из его опасений. Были тысячи побольше.
Гальтская церемония, включавшая песню, похожую на погребальную, и тщательно отмеренную дозу вина, пролитую на рис — символы, смысл которых ускользнул от него — наконец закончилась. Уже начались традиционные хайемские свадебные церемонии. Сидеть было неудобно и Ота подвигался, пытаясь не привлекать внимание, несмотря на то, что каждая пара глаз в Утани глядела на возвышение.
Фаррер Дасин надел черное платье с охряными вставками, подходившее ему больше, чем ожидал Ота. Иссандра сидела рядом с ним, одетая в традиционный гальтский халат с желтыми кружевами на праздничном красном. Данат стоял на коленях перед ними обоими.
— Фаррер Дасин из дома Дасин, я стою перед вами здесь как юноша перед старейшиной, — сказал Данат. — Я стою перед вами и прошу вашего разрешения. Я прошу Ану, наследницу вашей крови, стать моей женой. Если вы недовольны, пожалуйста, скажите это и примите мои извинения.
Шептальники передали его слова через весь зал, словно ветер пробежал по пшенице. Ана Дасин стояла на коленях на подушке справа от родителей, Данат — слева от Оты. Халат девушки был предметом долгих и страстных споров, потому что ее живот безошибочно округлился. Благодаря нескольким небольшим изменениям, портным удалось бы почти спрятать его. Вместо этого она выбрала плотно обтягивавшее гальтское платье, с пояса которого свисали ленточки; оно ясно показывало любому — даже самому далекому — зрителю в храме, что лето придет после ребенка. Госпожи этикета обоих дворов работали большую часть недели, натаскивая их, как собак. Ота подумал, что с этой гирляндой из ленточек она выглядит замечательно. Ее отец, вероятно, подумал так же и вместо традиционного ответа: «Я не недоволен», Фаррер посмотрел Данату прямо в глаза и повернулся к Ане.
— Немного поздновато спрашивать, а? — сказал он.
Ота засмеялся, косвенно разрешая всему двору засмеяться вместе с ним. Данат усмехнулся и принял позу благодарности, немного более глубокую, чем требовалось. Он встал, подошел к Оте и опять опустился на колени.
— Высочайший? — спросил он, изогнув рот в странной улыбке. Ота сделал вид, что обдумывает вопрос. Двор опять засмеялся, и Ота встал на ноги. Встав, он почувствовал себя лучше, хотя знал, что задолго до того, как все кончится, будет мечтать о том, чтобы сесть.
— Да будет всем известно, что я одобрил этот союз. Пускай кровь дома Дасин в первый раз войдет в императорскую династию. И пусть все те, кто является честью Хайема, уважат этот брак и присоединятся к нашему празднику. Церемония начнется прямо сейчас.
Шептальники передали его слова дальше, и, спустя несколько мгновений, появился жрец и пропел старые слова, значение которых было более чем наполовину забыто. Мужчина оказался даже старше Оты, выражение его лица было спокойно и радостно, словно он
