свой взгляд с Винтера на пустоту, в которую тот смотрел.
Наконец, Винтер повернулся, и их взгляды пересеклись. Сейчас, он уже не был похож на живого человека: его тело замерзло, а глаза воспылали огнем, подобно тому, как они пылают у магических существ. Винтер был похож на оболочку, в которую поместили чью-то душу.
— Но ты сделала себя особенной… поступками, которые ты совершила. Своим мировоззрением.
Винтер протянул Андромеде два полуторных меча: его собственный, меч бесконечности, и «Правосудие», принадлежавшее Пандоре ранее. Он протянул их так, словно это дешевый, ничего не значащий подарок, а вовсе не древние, могущественные магические инструменты.
Не дождавшись ответного жеста от Андромеды, Винтер просто поставил их рядом с ней, подразумевая, что вне зависимости от ее ответа, ответственность понесет она, а не он.
— Все это время, мы все пеклись о том, как не допустить повтора, не подпустить других людей к тому, что довелось получить нам… и лишь ты, Андромеда, смогла показать мне, что это неверно. Что все это, все, что мы пытаемся оберегать, как какие-то сказочные стражи… оно лишено смысла.
Винтер посвятил свою жизнь тому, чтобы не позволить никому довести мир до того предела, до которого его довел он сам. Он, как никто другой знал, каким образом можно поставить мир под угрозу, и делал все, чтобы никто из ныне живущих людей не мог заполучить знание об этом.
Но он был не прав.
— Каждый опыт уникален… — подтвердила его слова Андромеда, коснувшись кончиком пальца ножен «Правосудия». — Если кто-то воспользовался силой во зло, это не значит, что так же поступят и все остальные. Опыт, который предоставляет Астрал… уникален. Тот, кто хочет навредить миру, обязательно найдет способ… как бы это ни было печально, но это правда.
— Ты понимаешь это, и именно поэтому, я могу назвать тебя… особенной, — вновь отвернувшись, довольно сказал Винтер. — Мне жаль, что я понимаю это только сейчас. Мне жаль, что никто из нас до этого не смог до этого догадаться… но я рад, что появилась ты.
Винтер почувствовал себя проигравшим, ведь он понял такую простую, но важную вещь лишь тогда, когда это уже не имело никакого смысла. Тогда, когда уже ничего не изменить.
— Совсем скоро, я умру, и навряд ли что-то сможет изменить этот факт… — печально констатировал он.
Андромеда поспешила воспользоваться своими силами, чтобы залечить раны Винтера, но все, что она почувствовала, — это легкое покалывание на кончиках своих пальцев. При повторной попытке, легкое покалывание заменилось невыносимой болью, которая в буквальном смысле заставила ее остановиться. Магия все еще подчинялась ей, но совсем не так, как раньше. Она рисковала навредить не только себе, но и самому Винтеру: ее силы воплощали собой хаос. Хаос, который она явно не могла контролировать. Все ее магические цепи… были повреждены. Стали иными.
Винтер видел, как сильно она терзает себя мыслью о том, что у нее больше никогда не получится никого вылечить. Ему не хотелось видеть ее такой печальной.
— Мороз останавливает процесс гниения, — это еще одна причина любить зиму. Возможно, когда найдут мое тело, я все еще буду так же красив, как и при жизни… как думаешь, студент?
Это была достаточная жалкая попытка в юмор, но Винтер постарался изо всех сил усмехнуться, сделав вид, что происходящие сейчас события не такие уж и безнадежные, как кажется ей.
Его собеседник, впрочем, шутки не оценил, осознавая, что их путешествие подходит к концу. Умереть где-то там, на краю мира всего, почти что в одиночестве… это совсем не то, чего хотелось бы Андромеде, да и Винтеру, сказать по правде, тоже. Он ранее представлял свою кончину самыми разнообразными способами, да и в его жизни было достаточно событий, когда он был уверен в том, что время, наконец, пришло. То, что было сейчас… это был точно не тот момент, в котором ему хотелось отдать свою жизнь.
Не потому, что ему хотелось жить и дальше, но потому, что это казалось ему глупым, бессмысленным. Космос мог, по крайней мере, мог подкинуть ему сильного врага, в бою с которым он мог умереть с честью. Пандора, впрочем, была достаточно сильна, тут не соврать. Она не добила его, но довела до предела.
И все же он здесь.
— Эти мечи — не просто оружие, не просто катализаторы… — коснувшись плеча Андромеды, он взглянул на нее погасшими, полупустыми глазами. — Это символы, которые нужно нести.
Кровь в жилах Андромеды застыла, буквально, — ее кровотечение сильно ослабло от мороза. Температура была как раз находилась на грани, когда еще немного, и они и впрямь покроются льдом. Кажется, Винтер, к этому моменту, уже совсем не был способен контролировать собственные силы. Это была странная защитная реакция его умирающего тела и сознания.
Отодвинув руку от раны, Андромеда убедилась в том, что кровь перестала идти, хоть и глубокое ранение в ее груди совсем никуда не делось. Ее окровавленная рука коснулась рукоятей мечей и их ножен. Они совсем не были похожи друг на друга, — один из них и вовсе принадлежал ее врагу, сопернику, и все же… она не может оставить здесь ни один из них. Как и сказал Винтер, эти мечи — символы, которые нужно нести. Столько, сколько она сможет.
— Магические цепи в теле человека — это еще не конец. Ты не умрешь, Андромеда.
Взяв мечи в руки, Андромеда встала на ноги и обняла их ножны, прижимая орудия к себе так, словно она прижимает к себе дорогого человека, которого она ни за что не хочет потерять.
Наконец, встав перед Винтером, она вновь столкнулась с ним взглядом. В последний раз.
— Путешествие во времени — проклятие, потому что путешественник во времени всегда может вернуться, как бы ни хотелось ему умереть. Но сейчас я пытаюсь понять… вернусь ли я сюда?..
— Из меня выйдет плохой путешественник во времени, — коснувшись рукояти меча бесконечности, Андромеда почувствовала не мороз, но холод, который, впрочем, вызывал мурашки ничуть не хуже, чем ветер, что свистел над ее головой. — Я бы сказала даже ужасный.
Винтер снова улыбнулся, но даже его улыбка начала увядать, подобно его глазам. Он вел себя так безразлично ко всему, что больше напоминал своим видом не человека, а механизм, шестеренки которого медленно, но верно прекращают свое движение. Андромеда даже не была уверена, сможет ли он теперь хотя бы пошевелиться, не говоря о чем-то существенном.
В каком-то смысле по-настоящему великий человек увядал на ее глазах, и она совершенно не могла ему помочь. Более того, Винтер
