Никогда еще в современной истории армия, находившаяся в полушаге от победы, не терпела столь сокрушительного поражения. Элита имперского войска перестала существовать физически – его цвет погиб, не оставив для погребения ничего. Тем, кто находился подальше, повезло лишь в том, что сохранился хоть какой-то материал для похорон (далеко не всегда). Хотя относительно целым телом могли похвастать немногие «счастливчики» – большинство или разорвало, или превратило в неприглядные отбивные, перемешанные с остатками амуниции и небрежно поджаренные.
Спустя десяток мгновений после того, как черный человек нажал на кнопку, в имперской армии осталось восемьдесят две тысячи солдат из двухсот шести тысяч. Потери среди мародерствующих торговцев и шлюх, ухитрившихся найти себе место среди отрядов союзников, подсчету не поддавались. Местность вблизи эпицентра превратилась в ровную пустошь, заваленную слоем раскаленного шлака. На небольшом удалении столь же выровненная почва дымилась во множестве мест, в этой зоне кое-где можно было различить отдельные бугорки, нарушающие идеальную плоскость выжженной земли. Чем дальше, тем таких бугорков становилось больше, иногда их можно было даже идентифицировать – пушечный ствол, смятый бронзовый котел, скрученный стальной нагрудник.
Компенсируя выгорание кислорода и разрежение, вызванное уходом ударной волны, со всех сторон налетел сильный ветер, закрутив над выжженной пустошью дымные вихри. Этот же ветер принес множество огромных клочьев жирной копоти, устроив из них абсурдный листопад, под действием восходящих потоков раскаленного воздуха устремившийся в небеса. Что это было? Останки шатров и палаток? Одежды? Человеческих и лошадиных тел? Если бы здесь остался хоть кто-нибудь живой и неослепший, то наверняка решил бы, что это души солдат, обожженные так же, как их тела.
Но зрителей у мрачного зрелища не было – в этой зоне выживших не было и не могло быть. Жизнь уцелела дальше – солдаты, пережившие световой импульс и ударную волну, были обожжены, многие с поражениями сетчатки глаз, переломами, разрывами барабанных перепонок, отбитыми внутренними органами. Радиоактивное излучение тоже не обделило их тела своим губительным вниманием, подготавливая невиданную в этом мире отсроченную смерть. Лишившись командования и врачей (линия санитарных фургонов оказалась в зоне полного уничтожения), деморализованные, перепуганные невиданным оружием хабрийцев имперцы и не помышляли о битве. Кучками и поодиночке солдаты плелись на юг, подальше от этих страшных гор, дымящихся от многочисленных пожаров. Ослепших вели за руки, на тех, кто не мог передвигаться самостоятельно, не обращали внимания, как и на сошедших с ума: сил на их спасение не было. Брат сейчас не узнавал брата – все одинаково оглохшие, с кожей, слезающей лоскутами, кашляющие от едкой пыли и раздирающего легкие дыма, многих рвало.
Черный человек зря опасался – мощность заряда оказалась даже выше предполагаемой, причем существенно. Неудивительно – ведь испытаний не проводили, и чужих практических данных для сравнения у создателей заряда тоже не было. Было лишь голое моделирование на основании всех имеющихся знаний – неполных знаний. Теории в таком вопросе недостаточно, чтобы спрогнозировать все до мелочей. Они не сомневались в том, что взрыв произойдет, но, не будучи уверенными в его силе, приняли все меры для достижения максимального эффекта.
У них был всего один заряд – одна попытка.
И у них все получилось.
* * *
В главном лагере хабрийской армии, что располагался южнее Ревущего прохода, наступил праздник в сочетании с бедламом. Офицеры, позабыв о сословных различиях, обнимались с солдатами, повсюду носились обезумевшие лошади, в загонах жалобно блеяли козы, уныло завывали перепуганные собаки. Народ размахивал оружием, хором поносил имперцев и воздавал хвалу Фоке. Фока мудрый, Фока смертоносный, Фока всемогущий, Фока – победитель целой армии! Ведь именно он завел врагов в ловушку, и это его оружие их испепелило.
Слава кетру!
Далеко на юге, наглядно демонстрируя мощь победившей Хабрии, в небо вздымалась исполинская грязная туча. Снизу ее поддерживала дымная ножка, будто сплетенная из закручивающихся вихрей. Красивое зрелище – жаль, что ветер, столь сильный в этих краях, уже относит все это великолепие на север. Наверное, в огненной туче сейчас догорают души всех этих грязных собак-имперцев, что так опрометчиво попались в ловушку кетра. Видимо, они хотят пролететь над лагерем своих победителей – поскрежетать зубами напоследок. Пусть летят – сегодня у хабрийцев праздник. Сегодня Фока приказал всем пить допьяна: два дня основные силы армии будут отдыхать – и лишь потом продолжат свой победоносный марш на юг. Даже рядовые солдаты не будут сегодня страдать от жажды – сотни телег с пивными бочонками плелись в обозе специально в ожидании этого великого дня.
Немолодой человек из лесного народа, стоя у входа в гостевой шатер, не веселился. Уже слегка нетрезвый офицер, проходя мимо него, заметил непотребство. Пригляделся – так и есть, этот заяц выглядит уныло, что резко диссонирует с обстановкой праздничного лагеря. Более того – на глазах у него выступают слезы.
Хоть и заяц, но все равно непорядок:
– Эй, уважаемый, выпейте вина за нашу победу.
– Вашу победу? – безжизненно уточнил заяц.
Офицер, указав на грязную тучу, пояснил:
– Вон же – это наша победа.
– Не ваша, – тихо ответил заяц и, прикрыв лицо ладонями, скрылся в шатре.
* * *
Тим, осознав, что все закончилось и новых ударов по спине, наверное, больше не будет, осторожно прошептал:
– Эль, ты как?
Своего шепота он не расслышал. Оглох? Только этого ему не хватало для полного счастья… Встал осторожно, скинув при этом немало камней, присыпавших ему спину, – понятно теперь, почему она так болит. Расселину затянуло клубами пыли, да и запах дыма присутствовал – уже в нескольких шагах трудно было что-нибудь разглядеть.
Рядом, лицом вверх, спокойный как никогда, лежал ценатер Хфорц. Точнее, верхняя часть ценатера Хфорца – офицера разрезало на уровне поясницы. Инструмент, совершивший эту радикальную хирургическую операцию, торчал в каменистом грунте. Огромный прямоугольный щит имперского легионера – стальная пластина и подгоревшая кожа. Жутковато представить ту силу, с которой его сюда зашвырнуло.
Люди, присыпанные землей и камнями, начали шевелиться, хоть и не все. Припав на колено, Тим за плечи приподнял Эль. Увидев ее открытые и очень даже живые глаза, он облегченно улыбнулся и громко попросил:
– Посиди здесь – я Апа проверю.
Свой собственный голос звучал странно – как будто слова доносятся изо рта, отстоящего на десяток шагов. Но этого ведь не может быть – рот у Тима остался на месте, несмотря на все неприятности. Присев возле полузасыпанного Апа, он осторожно потряс товарища за плечо. Тот, будто этого ожидал, ответил мгновенно:
