— Ну, и… — невнятно проронил он, не останавливаясь ни на секунду — так было это вкусно.
— Один римский патриций. — охотно начал гид. — Объелся этим блюдом до того, что пришлось вызывать врача.
— Угу. — как кот, проурчал Карп, который вообще-то по жизни мало тяготел к еде и оттого был худ.
— Ну да, — продолжал Вещун. — И врач решил наставить непутёвого обжору к разумности и воздержанию. Он сообщил страдальцу, что тот умрёт за несколько часов, если не перестанет объедаться. Да ты ешь, ешь, к тебе это не относится. Так вот, представьте, умирающий и говорит: принесите мне остатки блюда, я съем его до конца, чтобы в этом мире не оставалось ничего, о чём ещё я мог бы сожалеть.
— Ну да? — изумился Сан Саныч, отрываясь от горшка. — И что же это такое в самом деле вкусное?
— Осьминог. — серьёзно ответил Вещун. — Его голову начиняют специями и после длительной обработки вместе с щупальцами запекают в горшке.
Мужики переглянулись и неуверенно отодвинулись от горшка.
— Да ладно вам, вы же есть хотели. — утешил их Вещун. — Угоститесь пиццей. Кстати, вы не знали, что пицца есть подлинное изобретение Лукулла? Вот это и есть пицца а ля наполетана, поскольку испечена, как завещал великий гастроном, на древесных углях. А вот лососина по-лукулловски. Ребята, эту рыбу поймали нынче утром, а не замораживали три раза. А вот воздушный римский пирог, вот древнеримский шницель из сыра. Это я вам говорю, что древнеримский, для них-то это просто римский. А вот телячьи эскалопы с сыром. Ох, не будь я малоежкой, как бы я сейчас нажрался! А ну-ка, отведайте лукулловой приправы из белого вина с трюфелями и шампиньонами!
— А это что? — понюхал что-то в плошке Евгений.
— О, это самое незаменимое блюдо древнеримского стола! — обрадовался гид. — Они тут всё едят с этой штукой. Конечно, вкус оригинальный, но подходит ко всему, кроме сладкого. Это гарум.
Любознательный Евгений тут же обмакнул в соус кусок пиццы, пожевал и с удивлением сказал:
— Действительно оригинально!
Товарищи стали пробовать с гарумом всё подряд — запечённую свинину, бараньи ноги, молодое мясо козлёнка, различную птицу — от домашних уток и кур до дичи, замечательно шла под гарум морская рыба — янтарный осётр, запечённый целиком, тунец и даже устрицы.
— Вот уж не думал, что сумею столько слопать. — проворчал Евгений. — Вещун, скажите по секрету, как делают этот самый гарум. Чес-слово, такая задиристая штука!
— Да просто. — отозвался тот. — Это просто рыбьи потроха, залитые рассолом с оливковым маслом и острыми травами — их оставляют в закупоренном горшке месяца на два-три. Некоторые гурманы томят гарум по полгода.
Пока все трое тупо осмысливали это известие, Вещун обзавёлся цитрой и запел, выскочив на середину зала. Казалось, он нисколько не опьянел от множества выпитых чаш — глаза его блестели. Он сорвал с себя длинную тогу, бросил её под ноги, наступив на неё ногой в сандалии.
— Не много дней нам здесь побыть дано! — провозгласил он. — Прожить их без любви и без вина — грешно! Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод. Коль суждено уйти, не всё ли нам равно?! Это сказал мой старый друг Омар Хайям, друзья мои!
— Передай ему привет! — закричали древние римляне. — Мы тоже его любим!
И тут началась настоящая вакханалия! В собрание влетели, как стая ос, нубийские танцовщицы и стали исполнять свой бешений танец с горящими булавами. Патриции повскакивали с мест и стали гоняться за девушками. К великому изумлению троих гостей, аристократы сыпали такими крутыми речевыми оборотами, что наши мужики, совсем не младенцы, прямо краснели — не столько от вина, сколько от смущения. Римляне скидывали с себя одежду и охотились на женщин, как звери на добычу. По всему пиршественному залу стала разлетаться мебель, падали на пол золотые блюда, топталась ногами изумительная пища.
— Что это они?.. — оторопело заговорил Евгений, наблюдая большими глазами сцены непристойности.
— Это вакханалия! — засмеялся весьма довольный Вещун. — Ведь нынче праздник Бахуса. О, этому лукавому богу-виноградарю отдают почести тем, что пьют жизненную радость полной мерой! Древние умели веселиться. Но, пойдёмте — вы закусили в хорошей компании.
С этими словами весёлый провожатый вывел трёх товарищей на улицу, а там вовсю шёл разгул: праздник был для всех — от патриция до самого последнего раба. И было это веселье странно дико и жестоко: пьяные женщины в разодранной одежде голыми руками схватывались с цепными барсами, где-то стоял долгий вопль, внизу под холмом шумела толпа — перемещались толпы с факелами.
— Да, люди всегда всё доводят до абсурда. — заметил Вещун, минуя стороной толпу и уводя своих подопечных. — Недаром мой друг Авиценна говорил мне: вино наш друг, но в нём живёт коварство. Пьёшь много — яд, немного пьёшь — лекарство. Не причиняй себе излишеством вреда, пей в меру — и продлится мир и царство.
— Но ведь он жил давно, этот самый Авиценна. — заметил Сан Саныч.
— Конечно, — ответил Вещун, — но мы тут, на Селембрис, сохраняем лучшее из всего, что было когда-то. Я прихожу на пир к Максимилиану когда собрание достаточно насыщено вином, чтобы беспечно веселиться, и ухожу, когда веселье переходит в свинство. Увы, в почтении своим богам человек не знает ни меры, ни предела. Римские вакханалии берут начало от греческих дионисий, когда поклонение лозе доходило до безумия — пьяные менады носились по окресностям, уничтожая всё живое, что встретят на своём пути. Знаете, что сказал о мере употребления вина один мой знакомый афинский деятель Эубулус ещё в триста семьдесят пятом году до новой эры? Он сказал: я должен смешать три чашки: одну во здравие, вторую за любовь, третью для хорошего сна. Выпив три чашки, хорошие гости отправляются по домам. Четвёртая чашка уже не наша — она принадлежит насилию, пятая — шуму, шестая — пьяному разгулу, седьмая — подбитым глазам, восьмая — блюстителям порядка, девятая — страдания, десятая — сумасшествию и крушению мебели.
— Как он мог быть вашим другом? — с удивлением спросил Евгений. — Когда он жил больше двух тысяч лет назад?
— Я тоже не молод. — заметил гид. — Просто сохранился хорошо.
С этими словами он вывел своих спутников в тихую часть сада, где их поджидали невозмутимые земноводные.
— Теперь куда? — спросил вошедший во вкус Евгений.
— Хороший вы человек. — заметил Вещун, усаживаясь верхом на своего тритона. — Мне Вавила рассказывал о вас.
— Вы знаете Вавилу? — удивился физрук.
— Ну да. — подтвердил Вещун. — мы вообще друзья. Я сегодня думал отправиться с ним сначала по моим маршрутам, потом по его. Но у Вавилы нынче в гостях таинственная дама. У меня же в гостях вы, а на Селембрис гостеприимство свято.
