Потом они завернули раненого в простыню и помолились над ним. Еще немного – и он ушел бы в Руку Матери. Свейн вернулся к своему дракону, который уже спал и громко храпел. У Лессис оставалось еще одно дело: легионер Петто, по всей видимости, должен был этой ночью умереть. От удара копьем в живот у него развился перитонит. Лессис ничем не могла облегчить его боли, кроме как черным спиртом. Она нашла флакон с зельем на теле мертвого командира бесов и давала это питье в самых крайних случаях. Тем, кто неминуемо должен был умереть. Черный спирт умерял боль и даже несколько ободрял несчастных. Петто не хотел умирать, и его не утешала мысль, что после смерти его ожидает Рука Матери. Он знал, что не выживет. Ему невозможно было солгать, и очень трудно было смирить его страх. Лессис поговорила с умирающим легионером и сотворила над ним тонкое заклинание. Несмотря на дурманящее действие черной жидкости, он успокоился, дыхание его стало легче, и он стал меньше дрожать. Теперь он был готов вернуться в Руку Матери. Вскоре легионер Петто впал в бессознательное состояние, и Лессис отошла от него и села рядом с Лагдален под деревом. В ее ранце завалялся кусок черствого бисквита. Женщины разделили этот огрызок, их последнюю пищу.
Они не произнесли ни слова. Обе были утомлены до крайности.
Затем голова Лагдален вдруг упала на плечо Лессис. И в ту же минуту она тихонько засопела. Лессис прислонилась к дереву. Вид спящей Лагдален вводил в ужасный соблазн – заснуть самой. Она чувствовала, что устала до костей, именно так – страшно устала.
Она проснулась оттого, что ее слегка встряхнули за плечи. Задержав дыхание, она схватилась за кинжал.
– Это я, граф Фелк-Хабрен, Леди.
– Ах да, простите меня, граф.
Лессис вспомнила, где находится. Лагдален по-прежнему спала рядом, мурлыкая, как котенок.
Графу до сих пор было трудно мириться с необходимостью считаться с этими нищенски одетыми женщинами, но он видел, как эти нищенки разбивали орудия врага, видел, как они бились во время сумасшедшего, бесконечного отступления с поля боя. Он видел, как хрупкая на вид женщина парировала удар беса мечом, подступила вплотную и прикончила длинным кинжалом, который носила на поясе. Таким образом, его врожденная неприязнь боролась теперь с вполне объяснимым чувством уважения к их силе и мужеству.
– Нам нужно поговорить.
– Хорошая мысль, граф.
Фелк-Хабрен судорожно сжал руками воздух.
– Я не знаю, что делать. До сих пор меня вела мысль, что мы должны разрушить это оружие, и мы разрушили его. Но теперь я растерялся.
Лессис выпрямилась:
– Растерялись? Нет, мой друг, мы не растерялись. Мы знаем кое-что о нашем расположении. Сейчас мы, конечно же, недалеко от Внутреннего моря. Мы ведь после сражения все время шли на запад. Эта река приведет нас к морю. Она, похоже, годится для того, чтобы спуститься по ней. Так что мы знаем, где находимся и что нам делать. Больше того, кажется, мы запутали врага. Его не слышно уже несколько часов.
Фелк-Хабрен искоса взглянул на нее:
– Очень хотел бы в это поверить. Тысячи крэхинцев рыщут сейчас в поисках наших следов.
– Поэтому я и предлагаю уходить по реке. Давайте построим какой-нибудь плот и пойдем на нем вниз по течению.
Фелк-Хабрен уставился на нее. Откуда такая мысль? Почему она считает, что он знает, как строят плоты? Подобными вещами всегда занимались инженеры Империи. Он же – чардханский рыцарь, столп дворянства. Он умеет ездить верхом и сражаться; и это все.
– Не беспокойтесь, граф, – сказала она, прочитав его мысли, – за время службы в легионе наши люди построили много плотов. Они могут сделать все, что только можно делать вообще.
Чардханец медленно наклонил голову. Колдунья права. Граф Фелк-Хабрен видел, как эти солдаты одно за другим совершают потрясающие дела на протяжении их путешествия по этому проклятому континенту.
– А что мы станем делать, когда выйдем к Внутреннему морю?
Лессис поджала губы. Это был хороший вопрос. Она тоже не совсем была уверена в дальнейшем. Очевидным образом первоначальные планы менялись. Легионы были полностью разбиты и отступали. Заставить их повернуть обратно невозможно. Она молилась лишь о том, чтобы им удалось убежать от врага. Возможно, подумалось ей, главная колонна беглецов отвлечет на себя внимание врага от небольшой группки, пытающейся проникнуть в самое сердце вражеской силы.
– Ладно, граф. Я думаю, мы поищем возможностей подойти как можно ближе к врагу. Думаю, драконам эта идея придется по душе. А как насчет вас?
ерута Скаш Гцуг, Великий Повелитель черной магии из Падмасы, властелин пустоты Вануса, адепт черного огня, лорд льда, победитель смерти, правитель миллионов, собрал всю свою внутреннюю мощь. Как «посвященный», или мудрец Татагада Док, он мог поддерживать себя силой всего мира.
Питаясь энергией огня, наполняющего шахту у его ног, Херута построил титаническое силовое поле. И вся его – практически неограниченная в данный момент – мощь взорвалась внутри черепа Релкина, пытаясь сокрушить личность мальчика.
Релкин, ничего не видящий и совершенно бесчувственный, сопротивлялся твердо и упорно. Несмотря на страшную боль, он разбивал любую попытку завладеть им. Не обращая внимания на огонь, пылающий в его мозгу, он отказывался подчиняться.
Херута Великий, который дюжинами буквально выбрасывал людей из их собственного сознания, замер в изумлении. В этом щенке из паршивой приморской деревушки жила несгибаемая воля. Каждая попытка связать ее снова и снова терпела крах. Узы рвались, а с губ мальчишки слетали дерзкие проклятия.
Херута вскипел яростью, какая нечасто в нем разгоралась. И ярость эта была так сильна, что он просто не мог больше сохранять сосредоточенность; на какое-то мгновение давление на мальчика ослабло.
Релкин оторвал голову от камня. Он не мог ничего видеть сквозь повязку на глазах, но чувствовал близкое присутствие врага, стоящего над ним, и повернулся к нему.
– Никогда! – прохрипел мальчик.
Неожиданно ярость Херугы остыла, сжавшись, как черный воздушный шар. Он стал рассуждать хладнокровно. В одно мгновение вызвал ментальную пробу – нечто вроде острого невидимого инструмента, взрезавшего грубую защиту, прикрывающую ребенка, – и глубоко вошел в его разум.
Релкин скорчился от боли, на губах его выступила пена, конечности неестественно задергались.
