— И конечно, не скажешь, что именно можешь.
— Не скажу. Я сообщаю тебе лишь то, что тебе положено знать. Будет воля Сущего — встретимся с тобой на следующем твоём Пути. Тогда и получишь очередные ответы, если всё славно сложится.
— Не сложится. Я тогда все вопросы забуду. И тебя, Кормчий, тоже. Вспоминать — знать — понимать… Красиво, конечно, но трудно верится.
— Поживём — увидим, Бегун.
— Где поживём?
— Кто где. Твоя же поговорка… К слову: не стоило бы, но узнай. ПВ, где проходят наши с тобой смертные жизни, весьма похожи друг на друга, коллега Чернов…
Он, оказывается, знал, как зовут Бегуна в его смертной жизни, он слишком много знал — Кормчий. Если следовать сюжету известного Чернову анекдота про ковбоя, ответившего на скаку, сколько будет дважды два, Чернов должен был выхватить кольт и пристрелить Кормчего. Прямо-таки жгучий детектив — «Убийство в Вечности»… Ах мечты, мечты, детские радости смертных…
— Я хочу проститься со своими. Можно?
— Отчего нет? Простись… Только зачем?
— Ну, не знаю… Хочу… Свыкся я с ними… И ещё: скажи, что мне делать с Силой?
— С какой?
— С той, которую они мне отдали — всем миром?
Кормчий засмеялся заразительно, громко.
— Бегун, Бегун, какая Сила? Её у тебя и осталось-то лишь на Сдвиг в твоё ПВ с Сокольниками и парком для джоггинга. Нечего отдавать. Ты, к месту будет помянуто, уже вернул немалую часть её, когда возвращал к жизни умирающих. Ты за своих спутников не волнуйся: они новую накопят, у них иного выхода нет. Но не сразу, не сразу… А пока у них, кажется, — проблемы?.. Они решат их сами или ты хочешь помочь?
— А чем я могу помочь?
— Многим, Бегун. Но раз ты не помнишь — чем и как, то иди себе с миром. Вряд ли стоит по-дилетантски вмешиваться в ход событий. Твой Путь завершён. Прощай… Хотя нет, подожди, я хочу оставить тебе кое-что — на память, Бегун. Почему-то я верю в твою память…
Кормчий в очередной раз опустил руки в туман и будто забегал по клавишам — то ли фортепиано, то ли компьютерной «клавы». Судя по характерным щелчкам, то была именно «клава». При этом Кормчий внимательно смотрел в туман, якобы читая набираемое. А может, и впрямь читал… Притормозил, ещё разок щёлкнул клавишей, и через положенные несколько секунд невесть где зашкворчал невидимый принтер. Прямо из тумана полезла обычная страничка формата «А-четыре». Кормчий выхватил её, сложил вчетверо и протянул Чернову:
— Держи.
— Что это?
— Сказал же: кое-что на память.
— Куда я это дену? Заберу с собой в Москву?
— Почитаешь на досуге. Потом можешь порвать. Что запомнишь, то запомнишь. Это ответ на твой вопрос: почему Сущий вынужден наказывать смертных.
— Заповеди, что ли?
Кормчий уже допыхтел сигарой, пока они разговаривали, пыхнул напоследок, швырнул окурок в туман. Намусорил на вершине горы Синал. Или где-то там имело место мусорное ведро?..
— Прямо спать тебе не дают твои аналогии!.. — заявил раздражённо. — Я всего лишь Кормчий, Бегун, да и ты нынче — не Моисей. И теперешний Путь твой не сорок лет длился, а много менее… Книга Пути, как и Книга Книг, — это всего лишь книги. Сказки. Мифы. Легенды. Фантазии. Но раз уж ты процитировал одну умную женщину — про море, то я процитирую одного умного мужчину — про книги: «Сказка — ложь, но в ней намёк, добру молодцу — урок…» Как ты объяснишь цитату, Бегун?
— С позиции Чернова или Бегуна?
— Хороший вопрос. Давай с позиции Бегуна, а то позиция Чернова мне скучна: уж больно она приземлённая, зубы ломит.
— Не знаю, Кормчий. Я хоть и Бегун-на-все-времена, как меня называет Книга Пути, но для себя я — просто Бегун. Ну с прописной буквы, только что это даёт?.. Объяснить, говоришь?.. Сказка — ложь, а намёк — это краешек Истины, так?
— Горячо, Бегун.
— А значит, сказки — или книги, что точнее, — пишут знающие, так? Или понимающие?
— Не угадал. Ни те, ни другие. Слышащие. А знающим и понимающим — не до сказок.
— Слышащие? Есть и такие? Тоже вечные?
— Не-е-ет! — Кормчий почему-то был слишком экспансивен в отрицании. — Простые смертные. Но несомненно — добры молодцы, потому что умеют слышать намёки. Ты, я понял, расстроен, что не прочитал Книгу Пути. Не беда. Вернёшься — сядь за компьютер и сочини её сам urbi et orbi: намёков ты набрал — добры молодцы, коли таковые найдутся, мозгами шевелить устанут… — Он встал, показывая, что аудиенция псевдо-Моисея у псевдо-Бога подошла к концу. — Тебе пора. Бегун. Времени тебе на прощание с твоими вефильцами — кот наплакал, а зверь этот… что?.. как ты выражаешься?..
— Скуп на слёзы, — ответил любимым Чернов и тоже встал. Он всё знал про него, этот чёртов Кормчий, неизвестно чем рулящий. — Куда бежать-то?
— А куда ни беги, финиш всегда — в назначенном месте. Или ты до такого вывода здесь не дотумкал?
— Это тоже намёк?
— Это тоже — краешек Истины, Бегун. Помни: всё предопределено в Вечности. Твоё право — корректировать частное. Пользуйся им, вечный.
И исчез. Сразу и целиком, как здесь и полагается.
— А на кой хрен тогда все эти прибамбасы? — неизвестно кого спросил Чернов. Себя и спросил, наверно. — Туман, трубный звук… Он же — не Бог, я тоже — не Моисей, тут он прав, зуб даю…
И услышал из ниоткуда — с небес, наверно? — знакомый голос:
— Уж очень тебе хотелось сказку сделать былью. Я и помог, как сумел. Не обижайся, Бегун, держи хвост морковкой. Всё будет, как должно быть…
Тихо было кругом — как на кладбище. Чернов сунул сложенный вчетверо листок в карман, пришитый изнутри рубахи на груди, и споро пошустрил вниз. Полагал: его ждали.
Глава двадцать восьмая
ИТОГ
К утру в Вефиль вернулся Кармель из Асора, а с ним прибыло посольство царя Базара, состоящее из двух всадников, один из коих был стар, седобород и преисполнен уважения к самому себе, а второй, напротив, — молод, безус и безбород и преисполнен восторгом от того, что видит собственными глазами город-легенду, что может потрогать (Кармель обещал) собственными руками тоже легендарную, пропавшую и вновь обретшую своё место Книгу Путей, что — не исключено! — успеет познакомиться (Кармель протрепался) с самим Бегуном — прежде чем тот уйдёт в свой следующий Путь.
Как ни забавно, молодой и восторженный оказался начальником, то есть полномочным представителем царя Базара в Вефиле, а старый и гордый — его помощником. Они не собирались селиться в Вефиле навсегда: неделя-другая, вряд ли дольше. Надо выслушать и зафиксировать для царя историю города-странника, насладиться чеканными строками из Книги. Надо переписать население Вефиля, отметить всех, кто жил в нём и умер с тех пор, как город исчез с земли Гананской — канцелярская служба в здешних местах поставлена была отменно, деятели из Сокольнического РЭУ могли бы поучиться у коллег. Кармель определил их на временный постой в своём доме, а сам решил перебраться в дом к горшечнику Моше.
