Через секунду Скортий Сорийский начал хохотать.
Карулл присоединился к нему. Даже Артибас позволил себе слегка улыбнуться. Когда веселье стихло, было сделано приглашение. Кажется, несмотря на столь абсурдный час, чемпиона Синих сейчас ожидали на кухне в лагере факции для небольшой трапезы. Скортий объяснил, что он слишком труслив, чтобы сердить шеф-повара Струмоса, да к тому же он, непонятно почему, чувствует голод.
Артибас напомнил, что у него приказ прямо от самого императора, который только что покинул их. Ему велели ложиться спать. Карулл в ответ уставился на него, запоздало осознав, кто стоял на портике, когда он с солдатами наблюдал из своего укрытия. Скортий запротестовал. Криспин посмотрел на низенького архитектора.
— Ты думаешь, он говорил серьезно? — спросил он. — И считал это настоящим приказом?
— Может быть, — ответил Артибас. — Валерий не самый предсказуемый из людей, а это здание — его наследие.
«Часть наследия», — подумал Криспин.
Он вспомнил о своем доме и о юной царице, послание которой сегодня перестало быть тайной. Конечно, он сам в этом не виноват. Но когда он остался наедине с Валерием и Аликсаной, его вынудили осознать, что они так далеко опередили всех в этой игре дворов и интриг, что… это была вовсе не игра. И это заставило его гадать, каково его место, его роль. Может ли он надеяться удалиться и заняться своей смальтой и этим великолепным куполом? Позволят ли ему? В сказке этой ночи было так много запутанных деталей, что он не знал, удастся ли ему когда-нибудь распутать этот клубок, в темноте или на рассвете.
Трем воинам Карулла поручили отвести архитектора домой. Карулл с двумя солдатами остался с Криспином и Скортием. Они двинулись наискосок через продуваемую ветром площадь, прочь от Бронзовых Врат и конной статуи, через форум перед ипподромом, по направлению к улице, которая вела к лагерю Синих. Криспин обнаружил по дороге, что он в равной степени перевозбудился и устал. Ему необходимо поспать, но он понимал, что не уснет. Мысленный образ купола сменял образ императора, заслоняя собой воспоминание о прикосновении царицы.
Дельфины, вот чего хотела Аликсана. Он вздохнул, вспомнив худого секретаря, принесшего ожерелье, лицо этого человека, когда он переводил взгляд с Криспина — он полагал, что застал его наедине с императрицей в ее личных покоях, — на саму женщину с распущенными темными волосами. «Под этим быстро исчезнувшим выражением лица скрывалось множество слоев», — подумал Криспин. И они тоже пока выше его понимания.
Он снова вспомнил святилище и человека, который привел его туда по низкому каменному туннелю, через дверь, прямо в это великолепие. Мысленным взором он все еще видел этот купол, полукружия куполов вокруг него и арки, их поддерживающие, мрамор на мраморе, и он видел там свою собственную работу, которая появится когда-нибудь. «Святилище позади нас является наследием Артибаса, — подумал он, — и возможно, в конце концов оно станет тем, за что будут помнить императора Валерия Второго. И возможно — возможно! — мир однажды узнает о том, что некогда жил такой мозаичник из Родиаса — Кай Криспин, единственный сын Хория Криспина Варенского и его жены Авиты, который с честью выполнил работу под солнцем Джада и двумя лунами».
Он думал об этом в тот момент, когда на них напали.
За несколько секунд до этого он гадал, будет ли ему позволено удалиться к своей смальте: стекло и мрамор, золото и перламутр, поделочные камни, простые камни, создание образов на лесах, в воздухе, высоко над интригами, войнами и желаниями мужчин и женщин.
Кажется, этому не суждено сбыться, так как ночь превратилась в железо и кровь.
* * *
Когда-то Струмос ему сказал — то есть, по правде говоря, он сказал это торговцу рыбой на базаре, а Кирос стоял рядом, — что можно многое узнать о человеке, наблюдая, как он впервые пробует необычайно вкусную или очень плохую еду. Кирос стал наблюдать за случайными гостями Струмоса на кухне, когда выдавалась такая возможность.
Сегодня он тоже наблюдал. Было очень поздно, а предыдущие события оказались столь необычайными, что в кухне царило неожиданно интимное настроение пережитой вместе опасности и радости по поводу того, что удалось уцелеть.
Тела нападавших выбросили за ворота, а двух солдат, которые погибли, защищая Скортия и мозаичника во время первого нападения на улице, внесли внутрь вместе с погибшим привратником и оставили ждать погребения. Всего девять тел, и все эти люди погибли насильственной смертью. Сегодня и завтра астрологи Города будут заняты по горло составлением заказанных табличек с проклятиями, которые потом положат на могилы. Недавно умершие были посыльными полумира. Асторг держал в своем штате двух астрологов, платил им жалованье, и они составляли охранные заклинания против тех, кто просил злых духов тьмы, чтобы возничие Синих искалечились или погибли или чтобы та же участь постигла коней.
Кирос горевал из-за привратника.
Сегодня днем после гонок Нистер играл в «коня и лиса» на одной из досок в общей комнате. А теперь стал мертвым телом и лежит под тканью в холодном дворе. У него двое маленьких детей. Асторг поручил кому-то пойти к его жене, но приказал подождать до конца предрассветной молитвы. Пускай женщина поспит в эту ночь. Успеет еще погоревать потом, когда в дверь постучат с черной вестью.
Сам Асторг, мрачный и нервный, пошел встречать чиновников городского префекта. Кирос не хотел бы оказаться на месте того человека, которому поручено иметь дело с факционарием Синих.
Главного лекаря факции — проворного, бородатого киндата — разбудили, чтобы он занялся раненым солдатом, которого звали Карулл. Раны его оказались впечатляющими, но не опасными. Этот человек сидел с непроницаемым лицом, пока ему промывали и бинтовали раны, свободной рукой держал чашу с вином и пил его, когда лекарь обрабатывал его плечо. Он один на бегу отбивался от шестерых нападавших в темном переулке, что дало Скортию и родианину возможность добраться до ворот лагеря. Карулл все еще сердился, что всех нападавших убили, понимал Кирос. Теперь будет непросто узнать, кто их нанял.
Когда лекарь позволил ему сесть за стол, трибун Четвертого саврадийского доказал, что аппетит его почти не пострадал. Ни раны, ни гнев не отвлекали его внимания от стоящих перед ним мисок и тарелок. Сегодня ночью он потерял двух своих солдат, двух человек убил сам, но Кирос догадывался, что военному приходится к этому привыкать и жить дальше. Это оставшиеся дома иногда сходили с ума, как сошла с ума сестра матери Кироса три года назад, когда ее сына убили во время осады бассанидами Азена, неподалеку от Евбула. Мать Кироса была уверена, что именно горе сделало ее беззащитной перед чумой, разразившейся год спустя. Его тетка умерла одной из первых. Азен бассаниды вернули следующей весной по договору, который принес мир восточным границам, что сделало осаду и гибель людей еще более бессмысленными. Города вечно брали и снова отдавали по обеим сторонам от изменчивой границы.
