героя, гадкие слизни!
— Завали ебало, Уизли! — резко осадил его Драко, вводя всех наблюдающих в шок. — Воняешь! — и даже около носа махнул рукой, скривив лицо и показательно свернувшись. А Рончик от такого тут же вспыхнул алым и заиграл на кончике моего языка остринкой перчика Чили. Тут же облизнул краешком языка губы, сглатывая слюну удовольствия. И не успел отойти от гнева Рона, как к нему присоединилась Гермиона, опаляя мои рецепторы еще и манящими запахами редких, ресторанных деликатесов, а с ними, резко перебивая аппетит, появилась и Джинни, фонящая Похотью и блудом. Не стал больше прислушиваться к аромату грехов и присоединился к посланию Малфоя, но более корректно и без мата:
— Нам с вами, дорогие гриффиндорцы, больше не по пути, — на словах «дорогие грифииндорцы» сделал определенный акцент, показывающий мое реальное к ним отношение, завуалированное под уважительное.
— Предательская шкура! — рыкнул на меня Невилл, загораясь двумя цветами, переливающихся между собой ало-пурпурных всполохов, играя на кончике моего языка остротой карри, сочетанием острого и изысканного. Сдерживать себя, свой голод, терзающий недра бездонного желудка, крайне сложно, особенно когда перед тобой шведский стол. Но я сдерживаю порыв и просто шлю лесом, снова показывая тот самый жест — средний палец.
Под оглушающий гул студентов и полный шока и непонимания взгляд профессоров, за исключением директора, так как она в курсе официальной причины смены моего ближнего круга, мы со слизеринцами, повернувшись спинами к гриффиндорцам, ведь бывших гриффиндорцев не бывает, пошли к Теодору, Панси и Забини, не смотря за теми, кто задумал гадость. А именно удар в спину.
— Сука! Посмотри на меня, Поттер! — кричит Рональд, окликивая, выпуская в меня боевое, мощное для смертных заклятье, метя в грудь. Но мне не составило труда уйти от выпада и отклониться от траектории летящего магического потока. А туда, куда он прилетел — не волновало.
В данный момент мне хотелось одного — утащить Рональда в подземелье, бывшее когда-то лабиринтом с зеркалом Еиналеж, хранящего философский камень от Темного Лорда. И там, вдали ото всех, с силой сжать руку с выпущенными когтями на глотке рыжего мальчишки и, смотря на его опутанную и порабощенную Ленью и Чревоугодием душу, отделять ее нить за нитью от сосуда, сжимая руку все сильнее и сильнее, слышать хрип и сип, лицезреть капающую с синеющих уголков рта слюну.
Видеть, как закатываются его глаза, иссыхают от недостатка кислорода легкие, чувствовать слабеющие на моих руках пальцы, требующие отпустить и прекратить, а так же замолкающее окончательно сердце. И самым пиком наслаждения станет сжатый в моих пальцах шарик души, окутанный сине-серой дымкой. Я уже видел этот момент, как ко мне от стола Рейвенкло подошла сияющая серебром, обжигающая демонический взгляд фигура Луны, говорившая шепотом, лишь для меня:
— Чтобы ты не задумал, нет! — требовала она, пристально смотря туманным взором, готовая в любой момент призвать свой серебряный клинок и снести мою рогатую голову на глазах у всей школы. А я, широко улыбнувшись, поклонившись и взяв ее руку в свою ладонь, продолжая играть в друзей, отвечаю:
— Да, — легкий поцелуй к тыльной стороне, и слова: — но не сейчас. Душа этого предателя крови, хочешь ты или нет, окажется в моих руках, — улыбка и зелень изумрудных глаз с вертикальным зрачком опаляются душой Палладина, несущего смерть мне подобным. Она забрала руку из моего захвата и улыбнувшись как и прежде, по-дружески, махнула на прощание рукой, сказав:
— Я тебе не позволю, демон, поглотить души живых! — хотел ей вслед рассмеяться, но не стал. Вместо этого я присоединился к друзьям блондина, приступая к трапезе, которая не могла принести мне ничего полезного. А Рональд и все гриффиндорцы, недовольные моим поведением и новым кругом общения, были остужены словами директора МакГонагалл:
— Мистер Уизли, мистер Лонгботтом, мисс Уизли, мисс Грейнджер! Минус тридцать баллов с каждого из вас лично и две недели отработок у профессора Стебль за применение магии вне учебного помещения. Заканчиваем завтрак и на уроки! — оглушил ее голос с помощью «Соноруса» Большой Зал.
И на этом завтрак закончился. Расписание, полученное с помощью домовиков, а так же ключи от комнат общей башни для восьмого курса мы с бывшими слизеринцами убрали в сумки и пошли на первую пару уроков у профессора Флитвика, сдвоенную с седьмым курсом Рейвенкло. Профессор всех в своей манере поприветствовал, особенно тех, кто вернулся в школу на общий курс, забыв прошлые распри и обиды. А темой стали:
— Патронусы! Тема на сегодня — это Патронусы!
Вот чего не ожидал на седьмом-восьмом курсе, так это тему Патронусов. Со сменой сущности мои способности в использовании этих Чар не пропали, но вот форма оленя сменилась. Вопрос был в том, на какую именно форму. И мне это предстояло узнать, так как добровольцем, пусть и принудительным, стал по просьбе профессора именно я.
— Мистер Поттер! Помниться мне вы владели этими Чарами. Продемонстрируете? — а я не отказался, вышел к профессору, попутно изучая его душу. И она, как и души слизеринского квартета, ничего для меня съедобного не несла. Даже налета греха на ней не было. Приятно находиться рядом, как и в компании Драко со товарищами.
— Профессор, я давно не пользовался этими Чарами, да и многое с тех пор прошло. Не уверен, что получится с первого раза, или что мой Патронус останется прежним. — На что профессор успокоил, сказав:
— Мистер Поттер, смена Патронуса всего лишь покажет то, что вы изменились и выросли, ведь то, что вам и нам пришлось пережить в тот год не прошло бесследно. Так что не стоит переживать по этому поводу. Каким бы не оказался ваш Патронус, мы его примем.
— Ну, ладно, — пожал плечами, извлекая палочку из перевязи на левом предплечье, взмахивая и произнося формулу: — Экспекто Патронум! — а из палочки вырывается трехголовый цербер, размером с того самого милого Пушка, сторожащего люк в подземный лабиринт на первом курсе. Но если цербер Хагрида имел вид ротвейлера, мой цербер — это трехголовый доберман с узкими мордами, острыми, торчащими вверх ушами и длинным, не купированным хвостом. В отличие от прежнего Патронуса, всполохи энергии этого были на несколько тонов темнее, глубже и гуще, почти синие, как пламя самого Люцифера.
— Мама! — завопил Рончик. Он вжимался в Гермиону, смотря на Невилла, ища у него защиты. Я же смотрел на цербера, склонившего передо мной свои головы, ждущего приказ. Не отказал ему и произнеся формулу, прикрепленную словами: — Приватос! — сказал шепотом, назвав имя тому, кому отправлял послание с приветом: — крестному, — так
