Откровенно говоря, упомянутый вопрос не представлялся мне принципиально важным. Просто захотелось еще немного поболтать.
— Что касается наших с тобою снов. Я не совсем понял, каким образом ты ощущаешь присутствие гипотетического постороннего существа? Ты сам говорил, что тебе ни разу не удалось его увидеть. Но, в то же время, ты уверен, что он там есть… И почти уверен, что вы не знакомы. Получается, между вами что-то происходит? Он разговаривает с тобой, или как?
— Я не уверен, что он со мной разговаривает, — в голосе Лонли-Локли не было обычной уверенности. — Впрочем, все может быть. Знаешь, Макс, мне почему-то очень трудно сосредоточиться, когда я пытаюсь вспомнить, что именно происходит в этих снах. Я помню пустынные пляжи, помню свою уверенность, что там есть кто-то, кроме меня, и ощущение угрозы, исходящей от этого невидимого существа. Но что происходит между нами на самом деле? Извини, но я действительно не помню.
— Ну, не помнишь — так не помнишь!.. Знаешь, когда я сам не могу вспомнить сон, я закрываю глаза и стараюсь снова задремать. Не заснуть, а именно задремать, оказаться на границе между сном и явью, это важно… Впрочем, в твоем случае мой метод не сработает: он помогает только сразу после пробуждения… Но в следующий раз обязательно попробуй.
— А ты очень хочешь, чтобы я вспомнил, да?
Меня немного насторожили незнакомые язвительные нотки в голосе Шурфа. Но я даже не удивился: он весь вечер был немного на взводе — насколько вообще невозмутимый сэр Шурф Лонли-Локли может быть «на взводе». Кроме того, мое внимание целиком принадлежало дороге: я несся по узеньким улочкам Старого Города с такой сумасшедшей скоростью, что расслабляться не стоило.
— Я думаю, что так практичнее: помнить все, что с тобой происходит, даже во сне, — улыбнулся я, машинально обернувшись к своему собеседнику.
Я совсем немного повернул голову. Ровно настолько, чтобы соответствовать собственным представлениям о хорошем тоне и при этом не упускать из вида дорогу. Но этого вежливого, едва заметного поворота головы оказалось достаточно, чтобы заметить неладное. Даже не так: нечто, абсолютно не укладывающееся в рамки моих представлений о возможном. Шурф как раз заканчивал снимать защитную рукавицу с левой руки. Его смертоносная перчатка, бывшая рука мертвого Магистра Кибы Аццаха, сияла в вечернем полумраке, рассекая оранжевый туман уличных фонарей ослепительной опасной белизной…
Если бы я позволил себе обдумать происходящее, если бы я стал тратить время на сомнения, рассуждения или панику, моя неугомонная смерть, несомненно, поймала бы меня в тот вечер. Но я даже не потрудился разобраться, что происходит. И хвала Магистрам, что я не стал терять свою последнюю драгоценную секунду на бесполезные попытки понять нечто, не поддающееся пониманию. Самый предсказуемый и надежный из моих друзей, сэр Шурф Лонли-Локли, на чьих плечах, согласно моим по-детски наивным представлениям, держался этот Мир, собирался убить меня здесь и сейчас, не вдаваясь в пространные объяснения причин своего более чем эксцентричного намерения.
Я затормозил так резко, как еще никогда не тормозил: даже такому счастливчику, как я, подобные вещи редко сходят с рук, но на сей раз обошлось. В лучезапястном суставе моей правой руки, мертвой хваткой вцепившейся в рычаг, что-то подозрительно хрустнуло. Зато моя драгоценная рожа так и не встретилась с лобовым стеклом — в отличие от физиономии моего обезумевшего спутника. Он не ожидал такого оборота дела, так что его швырнуло вперед по полной программе. Левая рука в смертоносной перчатке инстинктивно подалась вперед, защищая голову. Лобовое стекло амобилера прекратило свое существование быстро и безболезненно, от него остался только серебристый пепел. Почти не соображая, что делаю, я поднял с пола защитную рукавицу, схватил опасную руку чуть пониже локтя и водворил рукавицу на место. Думаю, что скорость, с которой я действовал, превосходила человеческие возможности: вся операция отняла меньше, много меньше секунды.
— Трепыхаешься, гаденыш? — прошипело существо.
А как его еще называть? Этот голос не мог быть голосом моего друга Шурфа. Чьим угодно, но только не его!
Парень мгновенно оправился от шока и был готов к схватке. Странно, что я вообще хоть что-то умудрился сделать!.. Но на недоумение у меня не было времени. Его, впрочем, у меня вообще не было.
Пальцы моей левой руки почти самостоятельно сложились в щепоть и произвели короткий, сухой щелчок, давая жизнь крошечной зеленоватой шаровой молнии, Смертному Шару. Этому опасному фокусу меня в свое время научил не кто иной, как сам Шурф Лонли-Локли. Вот только мне прежде в голову не приходило, что он когда-нибудь устроит мне столь строгий экзамен…
— Дерьмо! Все твои фокусы — дерьмо, гаденыш. Ничего ты пока не умеешь, — весело сказал мой коллега, подставляя Смертному Шару правую руку в испещренной рунами защитной рукавице.
Зеленое сияние задрожало и угасло. Тем временем левая рука Шурфа без видимых усилий избавилась от моей хватки: я никогда не был силачом, где уж мне удержать самого Лонли-Локли!
Я был вынужден признать, что он говорит правду. Не так уж много я умею! Во всяком случае, ничего такого, что можно противопоставить Мастеру Пресекающему ненужные жизни, совершенному убийце Шурфу Лонли-Локли, от чьих «умелых ручек» не удалось уйти многим Великим Магистрам древности… Разве что уменьшить этого спятившего парня и спрятать его между большим и указательным пальцами?
Впрочем, я был заранее уверен, что сейчас мой любимый фокус равносилен добровольному самоубийству: каким бы маленьким ни стал сэр Шурф, ничто не помешает ему обнажить смертоносные руки, сидя в моей пригоршне. И тогда мне конец. Да еще какой конец!
Впрочем, конец, судя по всему, и так был не за горами.
«Плюй в него, кретин! Плюй, пока не поздно!» — орал мой рассудок, но непрошеному советчику пришлось заткнуться. Я не собирался тратить драгоценное время на дурацкие эксперименты, исход которых очевиден заранее.
Логика у меня тогда была примерно такая: сэр Шурф — мой коллега, товарищ по самым опасным приключениям, можно сказать, наставник. Он сам обучил меня великому множеству опасных колдовских хитростей. Поэтому он прекрасно знает, чего от меня можно ожидать. И, надо понимать, готов ко всему. В частности, у него, без сомнения, припасен какой-нибудь щит против моих ядовитых плевков; от них — в первую очередь! Чтобы уйти живым, я должен забыть все старые фокусы и отколоть что-то совершенно несусветное, полностью выходящее за рамки не только его, но и моих собственных представлений о себе.
