Огромным каменным барабаном рычала земля, поднималась великая тьма, и, словно птицы, пели умирающие скалы.
По какой-то счастливой случайности ужасающее оседание не затронуло группу людей и гномов. И когда все наконец стихло — а кто знает сколько времени прошло, день ли, час ли, но уж никак не меньше вечности, — командир небольшой заставы, нарочно оставленной у Петрийских Врат, дабы никакие мародеры на гномское добро не посягали, окликнул замерших недвижными камнями гномов.
— Эй, недомерки, в нашем мире можно быть счастливым, честное слово! Даже недомеркам это не запрещается!
— Наши Боги от нас отказались! — потрясение прошептал один из гномов, глядя на то место, где некогда были Петрийские Врата. — Они захлопнули дверь… прямо перед нашим носом.
— Ну и плюньте на них! — жизнерадостно посоветовал все тот же человек. — Наш Бог добрый. Он с вами такого нипочем не выкинет!
— Нет, — тихо сказал другой гном. — Они не отказались от нас. Они повелели нам жить. Постыдно бросать неоконченную работу лишь оттого, что тебе материал не нравится. Достойный упоминания мастер должен сотворить шедевр из любого материала. Будь то Петрия, Олбария или что угодно другое…
— И что же нам делать? — спросил кто-то.
— Возвращаться. Думаю, эти достойные люди дадут нам сопровождающего.
— А… Невесты?
— Придется сотворить шедевр и из этого материала.
— То есть?
— Ну… думаю начать нужно с того, чтобы понравиться им. А для этого стоит перестать их осуждать. Это по меньшей мере.
— Не хочешь же ты сказать…
— Я — нет. Это Боги сказали свое слово. Не хочешь же ты их ослушаться?
* * *
Иногда начинает хотеться есть. Да так сильно, что с этим уже невозможно бороться. И тогда любой вкусный запах становится путеводной нитью. И лишь потом, утолив первый голод, начинаешь задумываться — быть может, стоило остаться голодным?
Якш пожалел о том, что зашел в этот трактир, не успев прикончить тарелку похлебки, пожалел. И не только потому, что вдруг сообразил — денег-то у него нет! Ну не привык владыка деньги с собой таскать, к чему ему деньги, раз он и так всем и вся владеет? Владел. Теперь он владеет только собой, и деньги ему еще как нужны. Человеческие деньги. И где их взять? Заработать? Да ради всех подгорных Богов, что ему, трудно, что ли?! Но есть-то уже сейчас охота. Более того… он уже ест. И чем платить за эту вот разнесчастную миску похлебки? Чем?! То-то и оно, что нечем. Стыд какой…
Однако вовсе не стыд и не то, что его сейчас прогонят как наглеца, нажравшегося на дармовщинку, заставило Якша пожалеть о том, что он поддался на сварливые требования собственного желудка. Дело было совсем не в этом. Прошлое, от которого он, как ему казалось, навсегда освободился, догнало его.
Худой, нервный трактирщик говорил без умолку:
— А теперь — гномы эти… я знаю, король запретил их трогать, вот только… какой же может быть мир — с гномами?
Трактирщик говорил уже долго. И все время — о гномах. О том, как он их ненавидит. Какие они сволочи, эти проклятые гномы, и как же король этого не видит. Ничего не скажешь — пикантная приправа к бобовой похлебке! За которую ты — гном! — еще и заплатить не сможешь.
— Никакого мира с гномами быть не может! — в очередной раз выпалил трактирщик, и Якш не утерпел:
— Может, — сказал он. — Еще как может.
Он не стал продолжать, просто не сообразил, что это необходимо, слову владыки верят безоговорочно, на то он и владыка, раз владыка сказал: «может», значит, и в самом деле — может, о чем здесь еще говорить? Владыка не ошибается. Вот только ты уже не владыка, и вокруг тебя не гномы Петрии, пора бы тебе начать понимать это.
Понимание дается непросто. Этот строгий учитель дорого берет за свои уроки, и дожить до экзамена удается далеко не каждому, а уж пережить оный…
Глаза собеседника нехорошо сузились. Он посмотрел на Якша пристально, понимающе.
— Да ведь вы и сами… господин… — внезапно с ненавистью процедил он. — Как же я сразу не догадался?
— Да. Я — гном, — сказал Якш.
— Это ваши сволочи грабили и резали, насиловали и сжигали, — хриплый от ненависти голос человека сделался низким и страшным.
— Те гномы… они нарушили приказ, — тихо сказал Якш. — Их никто не посылал грабить и насиловать. Их посылали на войну с вашим королем Дангельтом и его воинами. Отец вашего Дангельта основательно задолжал гномам, а платить отказался. Его сын — также. В уплату гномы решили забрать себе Ферерс, да вот не преуспели. Теперь у вас совсем другой король, да и гномы уже не те.
— Добрые и хорошие?! — яростно прорычал трактирщик. — Как бы не так! Гномы всегда остаются гномами!
— У тебя кто-то погиб от руки… тех гномов? — спросил Якш.
— Все! — яростно выдохнул трактирщик. — Слышишь ты, длиннобородая сволочь, у меня погибли все! Я как раз отлучился, когда…
— Ладно, я уже понял, за что ты ненавидишь гномов, а теперь просто принеси мое жаркое, — самым повелительным тоном приказал Якш.
Этот голос, эти интонации Якш отрабатывал долго. Несчастный просто не может не послушаться. Самые яростные враги Якша, опытнейшие из его придворных, воины из рода воинов, подчинялись этим велительным ноткам. Бедняга трактирщик просто не сможет устоять.
Он устоял. На подгибающихся дрожащих ногах, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, он стоял — и взгляд его полыхал прежней яростью. Обыкновенный трактирщик, пересиливший то, что оказалось не по плечу воинам из воинов.
— Ладно… — вздохнул Якш. — Просто очень хотелось посмотреть на звезды. «Безбородый безумец» написал целую поэму в одном из своих донесений. Хотя, что это я, ты ж все равно не знаешь, кто такой «безбородый безумец», да и к чему тебе? Ладно. Можешь убить меня за грехи тех гномов. Это я их посылал, мне и отвечать.
— Ты?! — задохнулся трактирщик. — Как это может быть?
— Все может быть, — устало вымолвил Якш. — Даже моя смерть в этом дурацком месте. Одно обидно — звезд так и не увидел.
— Сейчас увидишь, — пообещал трактирщик, выхватывая откуда-то из-под стойки топор.
Якш не дрогнул. Молча сидел, глядя, как по столешнице, по рассыпанным на ней крошкам, ползают мухи.
Это ему только казалось, что он избавился от своего прошлого, ушел, сбежал от него. Не так это просто. Прошлое идет по нашим следам, оно умеет догонять, настигать, подкрадываться. И набрасывается на нас в самый неожиданный момент. Жестокое, всевластное, страшное, оно налетает, круша наши песчаные замки, топча юные, слабенькие еще росточки нашего нового «я». Оно высасывает силы и отнимает души. И тогда могучему воину недостает сил просто протянуть руку и забрать смешной, бесполезный, отвратительной ковки топор из трясущихся рук жалкого ничтожного человечка, который в жизни никого не убивал, разве что мух тряпкой колотил.
