— Нет, Стайл. Второй раз я сама себя обвинила. Ты ведь сам знаешь, что, несмотря на директиву защищать тебя, во мне могло находиться незапрограммированное устройство, скажем, механическая бомба. Может, она предназначалась бы для Гражданина и взорвалась бы, когда бы я оказалась рядом с ним. Нужно было все это проверить, но я чувствую себя на самом деле изнасилованной!
— Все равно я у тебя в долгу, — сказал Стайл. — Хотя ты и машина, у тебя есть права. Уж если не юридические, то по крайней мере этические.
Тебя бы не подвергли этой ужасной процедуре, если бы я не привел тебя во владения моего хозяина, не убедившись предварительно сам… — Стайл пожал плечами. — Я бы не стал тебя так унижать.
— Я знаю, — ответила Шина. — Ты относишься с уважением к животным и машинам. — Она слабо улыбнулась. Приведя себя в порядок, она снова села на Молли.
— Ладно. Поскакали!
И они поскакали. Лошадей охватил дух соперничества, и они перешли на галоп, делая вид, что хотят обогнать друг друга. Лошади интуитивно почувствовали, что люди перестали нервничать, и это придало им силы. Мимо них проносились сводчатые галереи, карликовые джунгли, восхитительные статуи, но они не обращали внимания на эти восхитительные проявления богатства. На какое-то мгновение они — все четверо — почувствовали себя свободными, они очутились в своем собственном мире — мире, где мужчина и женщина, жеребец и кобыла существовали в превосходной гармонии. Четыре существа, объединенные единым стремлением.
Но скоро все это закончилось. Круг завершился. Они слезли с лошадей, и Стайл передал поводья Боевого Топора одному из конюхов.
— Отведи его в конюшню. Он в отличной форме. Сегодня он будет участвовать в скачках. И позаботься о Молли.
— Это все? — удивленно спросила Шина, когда они покинули владения. — Тебя отпустили?
— Я сам распоряжаюсь своим временем — пока побеждаю в скачках. Думаю, сегодня нас тоже ожидает победа. Возможно, Гражданин даже не станет меня наказывать, хотя и следовало бы. Теперь я должен сам подготовиться к соревнованию.
— А как ты это делаешь?
— Угадай, — ответил он, сжимая ей руку.
— Существует какая-то система?
— Увидишь.
Когда они вернулись домой, Шина занялась своим туалетом. Теперь, когда ей не надо было скрывать от него свою сущность, она перестала есть — зачем зря переводить пищу? Но ей следовало избавиться от того, что она съела до этого. Процесс полностью напоминал человеческий, только пища выходила непереваренной. Она прочистила себя, выпив и пропустив через себя несколько литров антисептической жидкости. Теперь она была чистой в прямом смысле этого слова.
Стайлу все это было известно, так как он разбирался в роботах. Он не задавал ей никаких ненужных вопросов. Как и любая женщина, она имела право на уединение. Стайл не мог понять, почему охрана, собирая Шину заново, поместила обратно и пищу. Возможно, их больше интересовали металлические конструкции, чем мягкие ткани, где нельзя скрыть смертоносное устройство.
Он относился к ней, как к настоящей женщине, хотя и чувствовал некоторую скованность. Она возникала в нем, как тонкий слой пыли на некогда блестящей поверхности. Она ему очень нравилась, но со временем его отношение к ней неизбежно станет платоническим.
Он пытался скрыть от Шины свои эмоции, но она все прекрасно понимала.
— Мое время ограничено, — сказала она. — Дай мне возможность помечтать.
Стайл обнял Шину и крепко прижал к себе. Он не знал, каким еще образом можно забыть о неминуемом разрыве.
Во второй половине дня они явились на ипподром. Там находились конюшни, оборудованные видео и голографическими экранами, чтобы заинтересованные Граждане могли следить за скачками. Стайл не знал, какой разыгрывается приз и какие ставки делают Граждане. Его обязанность заключалась в том, чтобы выиграть эти скачки. Именно это он и собирался сделать.
Зрительные места заполнялись рабами. Конечно, у них не было денег, чтобы делать ставки, но здесь в ход шли личные услуги, в основном связанные с Играми. Граждане, чьи лошади принимали участие в скачках, всегда отпускали своих рабов на ипподром, чтобы те подбадривали жокеев.
Скачки всегда привлекали много народа.
— Лучше тебе отправиться на трибуны, — посоветовал Шине Стайл.
— Почему? Разве мне запрещено находиться рядом с лошадьми?
— Никто тебе этого не запрещает, но другие жокеи могут дразнить тебя.
Шина пожала плечами.
— Если я буду на трибунах, то как же я смогу защищать тебя от опасности?
— Я тебя предупредил. Не забывай краснеть.
Боевой Топор в полном снаряжении ожидал Стайла. Увидев своего жокея, он нетерпеливо затоптался на месте. Стайл принялся разговаривать с ним, проведя рукой по крепким мускулам, проверяя упряжь и копыта. Он знал, что все в полном порядке, но хотел таким образом успокоить лошадь, чтобы она не испытывала беспокойства.
— Мы победим их и на этот раз, Топор, — ласково прошептал Стайл, и жеребец повел ушами, внимательно прислушиваясь к голосу своего жокея. — Все эти клячи останутся позади.
Остальные жокеи делали то же самое, правда, они не были так уверены в победе, как Стайл. Все они были тоже невысокого роста — миниатюрные атлеты, мускулистые гимнасты. Один из них заглянул через изгородь, наблюдая за Стайлом.
— У тебя новая кобыла, Стайл?
Тут же к нему присоединились и остальные.
— С виду крепкая. Уже скакал на ней?
— Резвая, наверное.
— Породистая лошадка…
— Не брыкается?
Шуткам — не всегда приличным — казалось, не будет конца. Шина не забывала краснеть. Наконец жокеи успокоились.
— Стайлу всегда достается самое лучшее, — сказал один из жокеев, возвращаясь к своей лошади.
— Мы всегда завидовали его кобылам, — заметил другой, — но мы не умеем скакать на них так, как это делает он.
— Вне всякого сомнения, — сказала Шина, и все рассмеялись.
— Они приняли тебя в свое общество, — сообщил ей Стайл. — Когда познакомишься с ними поближе, узнаешь, что это хорошие ребята. Мы соревнуемся на скачках, но понимаем друг друга. Мы с ними одинаковы.
Лошадей подвели к стартовому створу. Жокеи сидели верхом, вставив ноги в высокие стремена и слегка согнув колени. На ипподроме стало тихо.
Скачки проводились каждый день, но лошади и жокеи были всегда разными. Это привлекало зрителей. Как и тысячи лет назад, люди восхищались лошадьми, соревнующимися за победу. Праздничный дух состязания, красота несущихся во весь опор лошадей — о, что может с этим сравниться!
