Вассалы Ортанов были какими-то странными, они разительно отличались от домашних слуг иных вельмож, и весьма сдержанное отношение к обнаженным красавицам являлось не единственной их особенностью. Все без исключения слуги графа, которых девушка успела узреть, были рослыми и плечистыми. Походка, движения и жесты выдавали в них бывших солдат или наемников, одним словом, людей, прошедших через горнила войн, хотя на скуластых лицах и сильных руках не виднелись отпечатки былых сражений: ни шрамов, ни иных уродующих отметин. Их одежды были похожи по покрою, хотя Ортаны в отличие от иных благородных семейств Висварда не одевали своих людей в форму. Из всего цветового многообразия тканей и кож слуги графа отдавали предпочтение лишь черному, коричневому и серому, правда в различном сочетании пропорций и оттенков. Такое единство вкуса не могло не поразить белошвейку, тем более что эти три цвета отсутствовали на родовом гербе хозяина, где доминировали красный и желтый, а черный использовался лишь для окантовки и прорисовки мелких деталей. Кроме того, еще ни на одном из слуг Танва не видела доспехов, хотя не только стражники в Висварде бренчали латами, но и большинство зажиточных горожан редко выходили на улицу, не надев под одежду кольчугу. Случайная стычка с вассалами другого господина, пьяная драка в трактире или просто кинжал разбойника могли оборвать тонкую нить жизни не только ночью, но и средь бела дня. Подобная беспечность слуг Ортанов и какое-то пренебрежительное отношение к собственной жизни не могло не броситься в глаза юному созданию, хоть и далекому от ратных баталий и воровского мира, но все же не совсем затерявшемуся в безоблачных высях прекрасных вышивок и кружев.
Пока Танва размышляла о странностях обитателей особняка, пыхтевший не хуже матерого кабана палач тащил ее к только ему известной цели. Они поднялись наверх и начали длительное плутание по узким, извилистым коридорам, результатом которого стали несколько синяков и ссадин на ногах девушки. Она постоянно обо что-то спотыкалась, стукалась, задевала и налетала на торчащие из стен не всегда тупые предметы. Торопыга-поводырь тянул ее за собой и недовольно рычал, когда невольница хоть на миг останавливалась. Толстяка ничуть не волновало, вписалась ли его подопечная в очередной поворот и не больно ли ей было проехаться коленками по скользким каменными ступенькам лестницы.
К счастью, рано или поздно, но всем неприятностям обязательно приходит конец. Явно недовольный, что ему поручили нянчиться с пленницей, палач наконец-то завел Танву в какую-то комнатку и, изрыгнув приказ «Стоять!», закопошился в ворохе тряпок. Видимо, Вернард не был модником, поскольку не утруждал себя долгим выбором платья для подопечной. Его не интересовало, как будет смотреться на девушке обновка, подойдет ли она к цвету ее глаз, который он явно не запомнил, и будет ли фасон подобранной одежды гармонировать с гардеробом охотников за убийцей. То, на что опытный портной или придирчивая модница потратили бы не менее часа, отняло у палача не более минуты. «Надеть!» – прозвучал второй приказ, и в лицо белошвейке полетело более-менее подходящее по размеру, относительно чистое и, самое главное, целое платье.
Женщины наряжаются долго. Не так-то просто натянуть на себя несколько юбок и придать талии подобающий вид, затянув ее тугим корсетом. Застежки на спине – отдельная история. Маленькие крючки ужасно непослушны: вечно отрываются, выскальзывают из пальцев или, как большинство мужей, стараются воссоединиться с противоположностью, но только не своей. Одним словом, одеваться – настоящая морока, и какое счастье, что в основном женщины занимаются этим хлопотным делом по утрам, когда у них еще много сил, нерастраченных на готовку, уборку и прочие домашние хлопоты.
Танве повезло гораздо меньше, ведь ей предстояло справиться с задачей не только быстро, не только после болезненного путешествия по коридорам, но и с завязанными глазами. Красавица начала осторожно облачаться, боясь запутаться в складках или надеть чересчур длинное платье задом наперед. Темп ее туалета явно не устраивал тяжко сопевшего палача, желавшего как можно быстрее распрощаться с хлопотным занятием няньки и вернуться в компанию любимых щипцов да штырей. В конце концов, не выдержав утомительного процесса, более походившего на очень медлительный ритуал, Вернард пришел на помощь одевавшейся вслепую девице. Он просто впихнул ее в платье, не став возиться с крючками, сколол разрез на спине брошью, а затем, собрав в комок длинные волосы жертвы, нахлобучил ей на голову чепец. В общем, палач он и есть палач, пытка продолжилась, но только на ином поприще и вне привычного для него помещения…
Подбирать туфельки для своей подопечной Вернард не собирался, что не расстроило, а, наоборот, несказанно обрадовало белошвейку. Во-первых, ей не терпелось избавиться от опеки громилы и покинуть ненавистный дом, ради этого она была готова побродить по лужам босой, тем более что ее прежняя обувь совсем не защищала от холодной дождевой воды. Во-вторых, в этой кладовке, скорее всего, обуви не было. Блуждания же вслепую по дому означали новые удары о попадающиеся на пути предметы и болезненные падения. В-третьих, единственным, что мог подобрать палач по размеру и по ноге, были колодки. Танве не хотелось вдобавок ко всем ее злоключениям стереть себе ступни в кровь или расшибить лоб о мостовую из-за свободно болтавшихся на ногах башмаков.
Сборы были окончены. Обругав белошвейку за то, что с ней так долго пришлось провозиться, толстяк снова схватил ее под руку и потащил за собой. На этот раз путь оказался гораздо короче. Пройдя по еще одному коридору и спустившись по лестнице, девушка и ее поводырь вышли во двор. Стылый ветер и холодные капли дождя напомнили Танве о мире, в который она только что вернулась. События последних часов вдруг показались призрачными и нереальными, как будто произошли не с ней, а с какой-то другой девушкой, ей совсем незнакомой. Однако голоса и многочисленные звуки избавили ее от этого странного, продлившегося всего несколько мгновений наваждения. Белошвейка вдруг поняла, что возврата к прежней жизни уже не будет; что все, чем она жила до этого дня, кануло в Лету, ушло и никогда не вернется.
В силу прагматичного и весьма приземленного ремесла Вернарду были чужды лирические настроения и душевные переживания. Палач не осознал всей трогательности момента и вместо того, чтобы дать пленнице спокойно завершить торжественный ритуал прощания с прошлым, грубо впихнул ее в карету. Танва не сопротивлялась его рукам, была безмолвна и послушна, одним словом, вела себя, как идеальная жертва – мечта любого палача. Белошвейка даже не заплакала, когда верзила больно ударил ее по рукам, а случилось это, как только она попыталась стянуть с глаз повязку.
