— Но ты пытался, и не безуспешно, погасить во мне эти настроения. Почему же ты не пробуешь поговорить об этом с братом?
— Потому что, — Валерий заметно помрачнел при этом, — так уж сложилось, что я всегда был твоим воспитателем, а Тиллий воспитывал Серроуса. И, естественно, что в эти минуты король советуется именно с ним, а что может насоветовать Тиллий, догадаться не сложно.
— А почему так сложилось? Почему ты выбрал в воспитанники меня?
— Выбора как такового у меня не было. Если ты помнишь, я начал служить твоему отцу тринадцать лет назад. Тогда Серроусу уже было шесть лет, и влияние на него Тиллия было бесспорным. Я начал заниматься с тобой, потому что Тиллий не хотел отвлекаться от своей главной ставки.
— А мой отец? — Руффус, похоже, от этих объяснений только переставал что-либо понимать. — Тебя послушать, так он, вообще мало в чем участвовал. Вы делили принцев, строили политические планы, но не служили ему.
— Боюсь, что должен с тобой во многом согласиться. — Чародей отпил вина, покрутил бокал и, устремив взгляд на принца, заговорил быстро, словно опасаясь, что их в любую минуту прервут. — Ты и сам можешь вспомнить, сколько внимания уделял король Гендер политике или вам. Нехорошо так говорить о только что умершем, но похоже тебе стоит открыть глаза на происходящее в этом замке. Он был почти полностью поглощен рыцарскими забавами и на все остальное ему попросту не хватало ни сил, ни внимания. — Валерий огляделся по сторонам и, успокоившись, продолжил более тихим голосом. — Как король, он почти не проявлял себя, разве что предпринимая изредка скоропалительные решения, последнее из которых стоило ему жизни. Он был потерян для бертийской династии, так что действительно пришлось сделать ставки на следующее поколение. Оказавшись здесь, я сразу понял это, но Серроуса мне было уже не получить, и единственное, что мне оставалось, — это попробовать создать крепкую оппозицию в твоем лице. — Принц смотрел на чародея заворожено, пытаясь не упустить ни одного слова. — Мы оба не успели завершить свои планы, но в создавшейся ситуации приходится признать, что поражение потерпели мы с тобой.
— Но как же вы могли делать это все за спиной отца, исправно получая свое жалованье? Не казалось ли вам это предательством?
— Не могу сказать за Тиллия, но мне это предательством не казалось. Если рассматривать мою службу с точки зрения интересов бертийской династии, думаю, я был последователен в своей преданности. — Подлив из оставленной принцем бутыли, он продолжил. — Интересы династии заставили меня попробовать что-то сделать, дабы предотвратить сползание в сторону военной истерии после прихода Серроуса к власти. В этом пути, к которому Тиллий подталкивал своего воспитанника по своим, мне до конца неясным, соображениям, я усматривал гибельность для Эргоса. Объективно глядя на вещи, вам не сбросить Строггов с трона. И не только потому, что за ними перевес в силах. Главное — это то, что они пользуются, по крайней мере сейчас, поддержкой большинства знати и населения. Вам не на что опереться в войне против них. А значит на этом пути кроме поражения — ожидать нечего.
— Но, думая о создании оппозиции, — в надежде на отрицательный ответ проговорил Руффус, — ты заранее планировал стравить между собой нас с братом?
— Совсем не обязательно, — не теряя уверенности ответил Валерий. — Это сейчас между вами целая пропасть от семнадцати до девятнадцатилетия, а лет через пятнадцать вас можно было бы назвать ровесниками. К тому времени и ты смог бы завоевать себе прочное место и политический вес в Эргосе, и брат бы уже не снисходил бы до твоих взглядов с позиции значительно старшего, а вынужден был бы прислушиваться к твоим словам. Для того, чтобы проводить в жизнь разумную политику, совершенно не обязательно находиться у власти, достаточно иметь такой вес, от которого запросто не отмахнуться.
— Ты думал, что так оно все и получится?
— У меня просто не было другого выбора… Нельзя что-либо делать, — продолжил он после паузы, — без надежды на то, что не все пути ведут к поражению.
— Но ты мог и не принимать службу у моего отца.
— Трудность задания делает его только интереснее, — чародей ушел на время в себя, задумчиво перебирая свою бороду. Похоже, что этому занятию он посвящал большую часть своего времени, но по опыту было известно, что пока он не выйдет сам из этого состояния, общаться с ним невозможно.
Руффус встал с кровати и прошелся по комнате. Затем вернулся к потреблению вина, потому что почувствовал себя до безумия трезвым. Все это было нужно как-то переварить. Ему было никак не привыкнуть к мысли, что все они: отец, брат и он сам — были только пешками в игре советников. Валерий, похоже, действительно хотел лучшего бертийскому дому, но, может, стоило спросить и их, хотят ли они этого добра? Достаточно трудно удержаться на ногах, когда так поспешно разрушается весь тот иллюзорный мир, в котором живешь. Хотя брату, наверное, и того хуже. Помимо того, что ему нужно было в одночасье стать королем, вряд ли Тиллий решит так же открыть перед ним карты.
К чему же катится бертийская династия? Похоже, что дела у них обстоят еще хуже, чем раньше представлялось. Его отец, если посмотреть беспристрастно, чего он раньше не делал то ли из уважения, то ли из-за поверхностности взгляда, вызванной отдалением от политических событий, не был, по сути, королем. Блестящим рыцарем, уступавшим разве что Грэмму, — да. Высокомерным и вспыльчивым аристократом — сколько угодно. Но королем — пожалуй, нет. Король должен быть каким-то другим. Он должен чувствовать свое государство, каким бы маленьким или большим оно ни было. Должен реально управлять им, а не отдавать все бразды правления своим советникам. У Серроуса было гораздо больше шансов стать настоящим королем. У него были и необходимая воля, и способность оценивать ситуацию не только по очевидным фактам, но и руководствуясь своими ощущениями, и прирожденный талант повелевать, чего Руффус напрочь был лишен. С годами он видимо приобретет способность сохранять свою голову холодной в любых ситуациях, а склонностей к сложной интриге у него и сейчас не отнять.
И все же, поспешность, с которой Серроус формирует сейчас свою политику, руководствуясь жгучим желанием отомстить и агрессивными советами Тиллия, способны привести их к трагедии, которой можно было бы избежать, пойдя на временное перемирие с Хаббадом. Зная брата, было трудно предположить, что он не видел очевидных последствий этой линии. Значит, он либо слишком потрясен смертью отца и не способен пока принимать взвешенных решений, либо он держит в уме какой-то другой план, непонятный пока окружающим.
