Назавтра он сидел поздним утром на террасе, ожидая, что Камза, как обычно, выйдет с малышом, но взамен явился старший веот.
– Господин Старая Музыка, я должен попросить вас некоторое время оставаться в доме, – сказал он.
– Задьйо, я не собираюсь сбежать, – ответил Эсдан, вытягивая вперед свою ногу с пухлой повязкой.
– Прошу прощения, господин.
Эсдан резко проковылял вслед за веотом в дом, и его заперли на нижнем этаже в кладовке без окон, располагавшейся возле кухни. Ему принесли туда лежанку, стол со стулом, ночной горшок и электрический фонарик на случай, если откажет генератор, что и происходило почти ежедневно.
– Значит, вы ожидаете нападения? – спросил он при виде всех этих приготовлений, но в ответ веот только дверью хлопнул.
Эсдан сел на лежанку и принялся медитировать так, как научился когда-то в пуэбло Арканан. Он очистил свой разум от печали и гнева, повторяя и повторяя благопожелания: здоровья и благого труда, мужества, терпения, мира – себе, здоровья и благого труда, мужества, терпения, мира – задьйо, Камзе, малышу Рекаму, Райайе, Хио, Туалнему, оге, Немео, который затолкал его в клетку-сгибень, Алатуалу, который затолкал его в клетку-сгибень, Гане, которая перевязала ему ногу и благословила его, знакомым из посольства, из города, здоровья и благого труда, мужества, терпения, мира… Благопожелания у него получились, но сама медитация не задалась. Он не мог прекратить мыслить. Вот он и мыслил. Он мыслил о том, что же он может предпринять. Он не измыслил ничего. Он был слаб, как вода, беспомощен, как младенец. Он воображал, как произносит по голонету слова написанного для него сценария, заявляя, что Экумена хоть и неохотно, но все же одобряет ограниченное применение биологического оружия с целью положить конец гражданской войне. Он воображал, как во время передачи голонета отшвыривает текст сценария и кричит, что Экумена никогда не одобрит применения биологического оружия ни с какой целью. И то и другое было просто фантазией. И планы Райайе – просто фантазия. Увидев, что заложник бесполезен, Райайе попросту пристрелит его. Сколько ему прожилось? Целых шестьдесят два года. Куда более справедливая доля, чем та, что досталась Рекаму. И тут его разум шагнул за предел мыслей.
Задьйо отпер дверь и сказал ему, что он может выйти.
– Насколько близка Освободительная армия, задьйо? – спросил Эсдан. Ответа он не ожидал. Он вышел на террасу. Солнце давно перевалило за полдень. Камза сидела там, прижимая ребенка к груди. Он держал сосок во рту, но не сосал. Она прикрыла грудь. Когда она это сделала, на ее лице впервые отобразилась печаль.
– Он уснул? Можно мне его подержать? – спросил Эсдан, садясь рядом.
Она положила крохотный сверток ему на колени. Лицо ее все еще выражало тревогу. Эсдан подумал, что ребенок дышит более затрудненно, более тяжело. Но он не спал и глядел своими глазищами Эсдану в лицо. Эсдан строил ему рожицы, выпячивал губы и подмигивал. Наградой ему была легкая улыбка.
– Невольники говорят, армия на подходе, – очень тихо сообщила Камза.
– Освободительная?
– Энна. Какая-то армия.
– Из-за реки?
– По-моему, да.
– Это люди – вольное имущество. Они ваши собратья. Они не причинят вам зла.
Может быть.
Она была напугана. В руках она себя держала превосходно, однако она была напугана. Она видела Восстание здесь. И карателей.
– Если сможете, спрячьтесь во время бомбежек или боев, – посоветовал он. – Под землей. Здесь должны быть укрытия.
– Да, – подумав, сказала она.
В садах Ярамеры царила умиротворенность. Ни звука, только ветер шелестит листвой да тихонько жужжит генератор. Даже обгорелые останки дома выглядели погрузившимися в безмятежное безвременье. Наихудшее уже свершилось, говорили эти останки. Для них. Но, быть может, не для Камзы и Хио, Ганы и Эсдана. Но в летнем воздухе не было и намека на насилие. Младенец вновь слабо улыбался, лежа у Эсдана на руках. Айя подумал о камне, который потерял во сне.
На ночь его заперли в комнате без окон. Он никак не мог узнать, в котором часу шум разбудил его, когда он встрепенулся от звуков стрельбы и взрывов. Потом настала тишина, за ней снова треск и буханье, на сей раз слабее. И вновь тишина. Она тянулась и тянулась. Затем Эсдан услышал, что справа от дома словно бы кружит флаер, шум в доме – крик, беготня. Он засветил фонарик и натянул брюки, что далось ему с трудом из-за повязки. Когда он услышал, что флаер возвращается и тут же прогремел взрыв, он в панике бросился к двери, зная только одно – что ему нужно выбраться из комнаты, ставшей смертельной ловушкой. Он всегда боялся огня, боялся огненной смерти. Дверь была из прочного дерева, она прочно держалась в прочной раме. Айя не имел и тени надежды выломать ее и осознавал это даже невзирая на панику. Только раз он крикнул: «Выпустите меня отсюда!» – потом взял себя в руки, вернулся к лежанке, а затем устроился на полу между лежанкой и стеной – лучшего укрытия в этой комнате не нашлось – и принялся гадать, что происходит. Отряд Освобождения устроил налет, а люди Райайе отстреливаются, пытаясь сбить флаер, – вот что ему представилось.
Мертвая тишина. Она все тянулась и тянулась.
Его фонарик мигнул.
Он встал и подошел к двери.
– Выпустите меня.
Ни звука.
Одиночный выстрел. Снова голоса, снова топот бегущих ног, крики, вопли. Снова долгая тишина, дальние голоса, звуки шагов в коридоре за дверью.
– Подержите их там покуда, – сказал резкий грубый мужской голос.
Эсдан поколебался, набрался храбрости и крикнул:
– Я пленник! Я здесь!
Молчание.
– Кто это там?
Не тот, прежний голос. А в голосах, лицах, именах, намерениях он разбирался прекрасно.
– Эсдардон Айя из посольства Экумены.
– Владыка превеликий! – заявил голос.
– Выпустите меня отсюда, ладно?
Ответа не последовало, но дверь бесплодно дрогнула на массивных петлях, на нее обрушились удары; голосов снаружи прибавилось, ударов и пинков тоже.
– Топор! – воскликнул кто-то.
– Поищем ключ, – возразил другой, и они ушли.
Эсдан ждал. Он подавлял разбиравший его смех, опасаясь истерики, но ведь это же было смешно, до глупости смешно, все эти перекрикивания через дверь и поиски топоров и ключей – фарс посреди сражения. Какого сражения?
Он все понял шиворот-навыворот. Это отряд Освобождения ворвался в дом и перебил людей Райайе, по большей части застигнутых врасплох. Это они поджидали прилета флаера Райайе. Должно быть, у них были сторонники среди полевых рабов, осведомители, проводники. Сидя взаперти, он слышал только шумное завершение дела. Когда его выпустили, по коридору уже волокли трупы. Он увидел, как жутко изувеченный труп одного из парней, не то Алатуала, не то Немео, распался, вывалив на пол кровавые веревки внутренностей, а ноги остались позади. Человек, волочивший труп, растерялся, да так и застыл, держа туловище за плечи.
