— Искать надо веером, сетью, понятно? — уверенно сказал тогда Громыко, и они засучили рукава.
Митя сутками напролет просматривал Интернет, пытаясь обнаружить хоть какие-то факты, указывающие если не на самого Рыкова, то хотя бы на его обширную тайную империю.
Яна, по-прежнему молчаливая и холодная с Ильей, через бабу Качу и ее отставников-смершевцев прощупывала неофициальные каналы. Сфера разведки и контрразведки — мир для чужих закрытый, но информация там крутится всякая, и зачастую весьма любопытная.
Граф Торлецкий за немалую мзду активизировал свою агентуру, подземных жителей столицы, всех этих субтеррян, метрошников, диггеров, бомжей-кротов и прочий катакомбный сброд.
Наконец, Громыко связался со знакомыми еще по оперативной работе в угрозыске, и в конце каждого дня получал подробные, почасовые выборки-сводки происшествий и преступлений, случившихся в стране.
К середине января стало ясно — не все так просто, как казалось. Результат усилий пяти неглупых, энергичных людей оказался нулевым.
— Наш труд, друзья, напоминает старания древнегреческого Сизифа, — резюмировал Торлецкий еще через неделю. — Совершенно очевидно, что господин Рыков явно предвидел подобный вариант и весьма хитро и качественно ликвидировал все проявления своей деятельности…
— Да, но как заводы и фабрики ликвидируешь? Куда людей денешь? А дирижабль этот громадный? А офисы? — вскинулся Громыко.
— Насчет воздушного судна не скажу, а что касаемо всего остального — так оно, я полагаю, как существовало до, так и продолжает существовать после. И люди работают там, как прежде. Рыков, скорее всего, изначально создавал свои предприятия по особой схеме, не зная которой, никогда не определишь, что все они — единый организм, — граф печально улыбнулся и продолжил: — Так что, господа, предлагаю поиски наши свернуть за их явной бессмысленностью.
После недолгих споров господа вынуждены были согласиться с Торлецким. В самом деле, ловить черную крысу в темном подвале, зная, что там у нее множество нор и ходов — занятие глупое. Один Илья держался дольше всех, настаивая на продолжении изысканий, — ему очень хотелось отомстить за Дрозда и средневолжских рыбаков, убитых Рыковым. Кроме того, во что бы то ни стало нужно было доказать Яне, что она ошибалась. Нужно, потому что отношения их так и застыли в фазе «кафе-кино-чмок-у-подъезда».
Но время шло, и Илья понял: невозможное возможно лишь в фантастических романах…
И жизнь постепенно вошла в свою обыденную, рутинную колею.
* * *
Из он-лайн дневника Мити Филиппова 13 февраля.
Вот и февраль уже вовсю наступил.
По совету Т. буду каждый раз выкладывать тут по одной «цитате дня» — что-нибудь из восточной мудрости. Итак, первая цитата:
«У праздного человека досужие мысли воруют жизнь».
Сильно сказано. А сказал это один древний китаец по имени Хун Цзычэн. Он книжку написал, «Вкус корней». Там много чего интересного есть.
Послезавтра Сретение. Самойка говорит, что этот день был позже привязан к эпизоду из биографии Христа, а изначально он — просто-напросто старинный языческий праздник победы Весны над Зимой. Полез в и-нет смотреть инфу. Нашел кучу всякой ерунды. И случайно наткнулся на статейку небольшую про черный цвет.
Вот она: «Черный — один из цветов, символизирующих абсолютное, в противоположность белому цвету. В глубинной психологии это цвет „полного отсутствия сознания, погружения в темноту, печаль, мрак. В Европе черный цвет имеет негативное значение… Черный человек, мрачный дом, темная змея — все это вещи, внушающие мало надежды“ (Э. Эппли). На черных лошадях движется „дикое войско“ — свита германского бога Вотана. И дьявол нередко изображается черным чаще, чем красным. Сатанинские ритуалы глумления над Богом именуются „черными мессами“. В средние века на людей с черным цветом кожи, негров, смотрели с большим подозрением. Для смягчения предрассудков в отношении Африки и жителей Африканского континента один из трех „святых царей“, поклонявшихся Христу (собственно, это были волхвы, маги, астрологи), изображался негром. Черный цвет — это еще и отрицание земного тщеславия и великолепия, цвет священнической одежды и соответственно символ консервативных (ориентированных на церковь) партий. Черный — цвет траура и покаяния — это и обещание будущего воскресения, во время которого он светлеет, становится серым, а потом и белым. В алхимии почернение преобразующейся в философский камень первоматерии является предпосылкой будущего успеха».
И так далее. Бла-бла-бла, в общем: ]
А я-то всегда думал, что черный — это вообще не цвет никакой. Вот белый — это да, в нем весь спектр спрятан, все семь цветов радуги.
Ив природе черного цвета нет. Ну, не бывает! Даже если вам кажется, что цветок, крылья насекомого или мех млекопитающего черные — это иллюзия. На самом деле они или очень-очень темно-синие, или темно-коричневые, или темно-зеленые.
Вывод прост: черный — цвет, придуманный людьми. Попробую понаблюдать, как и где его люди используют. Не прощаюсь…
* * *
Давно отшумело новогоднее буйство. С московских улиц убрали елки, и только поблескивающие в магазинных витринах гирлянды да бумажные снежинки на окнах офисов и учреждений напоминали о прошедших праздниках.
Столица ворочалась в сотнях автомобильных пробок, кипела людскими водоворотами, завывала сиренами, сверкала огнями рекламных щитов, чадила заводскими трубами, словом, жила, дышала, работала, как и год, и два, и пять лет назад.
В метельных вихрях январь сменился февралем, наступило Сретение. Пришлось оно на пятницу, и Илья с Яной, прикупив роскошный фруктовый торт, отправились на традиционное чаепитие в Терлецкий парк, в гости к бессмертному графу.
По запорошенной снегом тропинке они добрались до исполинских дубов, у корней которых, под сдвижной заснеженной бронеплитой, замаскированной голым кустом сирени, находился главный вход в подземное жилище Торлецкого.
Многое изменилось тут с прошлого года. Исчезли многочисленные растения-слизни, ползавшие по стенам и потолку бункера. Митя, использовав жужелицу и росянку, вывел-таки хищную разновидность витофлоруса, названную им «жрун», и эти самые «жруны» в компании со Старым Гномом очистили подземелье от самоползающих анютиных глазок. Расправившись со слизнями, блестящие черные осьминожки предались каннибализму и вскоре пожрали сами себя. Последнего «жруна» с удовольствием схряпал Старый Гном. Отъевшийся ежик так и не залег в спячку. Графское подземелье весьма устроило его в качестве места жительства — тепло, сытно и безопасно.
