Вдруг сообразив, что он голый, порозовев, Егорушка спешно стал натягивать на себя купальный халат, не попадая в рукава и от того еще больше смущаясь.
Ворон судорожно глотнул.
— Кажется, ему уже скоро будет пора жениться, — пробормотал он.
— Ага, — согласился я, — часика так через полтора-два.
Ворон нервно переступил с ноги на ногу и сказал:
— Если так будет продолжаться, к завтрашнему вечеру он… — штатив зашатался.
— Э, преминистр, хорош топтаться по лабораторному оборудованию! — прикрикнул я на Ворона. — Уронишь же!!..
Я, должно быть, накаркал.
Штатив рухнул.
С Вороном-то ничего не случилось, он просто взлетел к потолку, а вот пробирочки посыпались на пол с веселым звяканьем. Тут еще Пес добавил грохота и звона: в попытке спасти падающий штатив он прыгнул к столу, промахнулся и сбил оставшиеся два.
Содержимое пробирок, как вы понимаете, перемешалось, образовав лужу, переливающуюся разными цветами, к тому же завоняло, зашипело и запузырилось.
— Ложись! — заорал я, — щас рванет!..
И тут рвануло.
Ух, как рвануло!
Глава десятая, в которой я спасаю Егорушку и горжусь собой
Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
Пушкин А.С.
Когда дым слегка рассеялся, я, отфыркиваясь и отплевываясь, встал на слегка подгибающиеся лапы.
Опасная наука эта химия, право слово!
Я быстренько проверил свое состояние: лапы и хвост были на месте, глаза видели, хоть и слезились, уши, хоть в них и шумело, слышали хлопанье крыльев Ворона и стоны Пса. Шерсть тоже почти не пострадала, только кое-где вылезла, но немногие проплешины были небольшими — видно, брызнуло кислотой, к счастью, разбавленной.
Я огляделся по сторонам.
Да-а…
Лаборатория выглядела, как выглядят лаборатории после неудачно проведенного опыта.
То есть ужасно.
Стол погиб — прямо в центре его в металле была проедена огромная дыра.
Со стен слетели все провода и спутались в огромный разноцветный клубок.
И часть летательного аппарата (ступа) раскололась на две части.
И физические приборы (кроме трансформатора) валялись на полу. И лабораторная посуда тоже — в виде осколков.
А еще на полу имелась лужа: большая, грязно-бурая, еще дымящаяся, и очень вонючая; Пес, уткнувшийся мордой в лапы и постанывающий; купальный халат, слегка подпаленный.
— Должно быть, при перемешивании содержимого пробирок образовался гремучий газ, — проскрипел Ворон откуда-то из-за моей спины.
Я завертел головой.
Ворон сидел в раковине умывальника и пытался открыть клювом кран. Хвостовые его перья были опалены, но больше никаких видимых повреждений я не нашел.
— А где мальчик? — спросил я.
А мальчика-то и не было!
Пес перестал стонать, вскочил на лапы и взвыл горестно:
— Р-разор-р-рвалоу?!
— Если бы разорвало, что-нибудь от него бы да осталось, — раздраженно заметил Ворон. Ему наконец удалось открутить кран, и он плескался под струей воды. — Ошметки по стенам, кровь на полу. Судя по тому, что ошметков по стенам не наблюдается, а дверь открыта, скорее всего его выбросило взрывом в коридор.
Я отправился проверить.
В коридоре было темно и тихо.
Быстренько сотворив два магических огонька, я пустил их по коридору влево и вправо.
Ни Егорушки, ни его останков в коридоре не было.
— Эй, Кот! — позвал меня Пес радостно, — топай сюда! Здесь он, наш маленький! Под халатом прятался!
Я подивился мощи инстинкта самосохранения Егорушки — халат на него был маловат и короток; это как же надо было скукожиться и съежиться, чтобы забиться под него, этот халат, целиком — так, что даже ноги-руки не высовывались?
Но удивлялся я напрасно.
Потому что тому Егорушке, которого я теперь увидел, вовсе не нужно было съеживаться, чтобы поместиться под халатом. Теперь он мог целиком поместиться в один только рукав.
И продолжал уменьшаться.
Ворон нервно прыгал по кушетке, наблюдая за процессом, и из распахнутого его клюва вылетали междометия и замечания типа: «Ого!», «Ну и скорость!», «Конгениально!».
— Кот! — каркнул он при виде меня. — Ты видишь?! Ты понимаешь, что сие означает?! Нобелевскую премию, не меньше! Мы открыли обратимость богатырского комплекса! И без всяких молодильных яблочек, искусственным путем!
— Ага, — сказал я. — Обязательно. Только впервые слышу, что уже присуждают Нобелевские премии за открытия в области магии. И потом мы, мне кажется, пока еще ничего не открыли — у нас получилось побочное последствие… Э, Ворон, а тебе не кажется, что мальчик слишком сильно уменьшился? По-моему, он был крупнее, когда Лёня его принесла…
— Очки! — заорал Ворон, взлетая, — немедленно! Неужели хронофаги? Где очки?
— В момент взрыва очки были у тебя на клюве, — огрызнулся я. — Если ты их уронил, можешь с ними распрощаться.
— Ничего подобного, они противоударные, — заявил Ворон, усаживаясь обратно. — А ну-ка, фамулус, быстро разыщи прибор!..
Как же, так я и разбежался!
Я прищурился тем особым образом, которым вызывал у себя способность углядеть магионы.
Магионов в лаборатории имелось с избытком, и упорядоченных, и диких. Кроме магионов я заметил множество еще каких-то мелких блестящих частичек, каждая из которых была настолько же меньше магиона, насколько блоха меньше таракана.
Частички эти летали по всему помещению, как искры от горящего полена.
И очень эти частички походили на хронофагов — таких, какими я видел их через очки.
— Они, — сказал я, — они, родимые… Сейчас я их…
— Кот, не отвлекайся! — каркнул Ворон. — Я тебе что велел сделать?
Но какой бы я был кот, если бы послушно повиновался приказам?
Тем более что у меня было чем заняться.
Я быстренько сплел сетку из магионов, очень частую, свернул ее наподобие сачка и попытался поймать несколько частичек. Но даже очень частая сетка была для этих безобразников, словно дуршлаг для песка.
— Восемь слоев надо! — заорал Ворон. Он раскопал очки в груде осколков — одно стеклышко все-таки разбилось, и теперь Ворон, лихо прищурив правый глаз, наблюдал за моими действиями одним только левым, круглым и желтым, глазом, и азартно приплясывал на краю раковины. — Восемь слоев, и на тканой основе… Хотя бы трикотажной…
— Где я тебе тканую основу возьму? — наращивая слои магионной сетки, огрызнулся я: терпеть не могу, когда мне под лапу советуют! Хронофаги по-прежнему не улавливались, но летали теперь уже не хаотично, а понемногу стягивались к центру, и крутились теперь вокруг Егорушкиной головы, как кольцо вокруг Сатурна.
