Щепочкин даже присвистнул:
— Вот это да! Право же, Анна Сергеевна, удача сама плывет к нам в сети.
— Какая удача?! Ты что, не понимаешь, что они собираются тебя убить, к тому же моими руками!.. И вообще, — продолжала Анна Сергеевна, немного успокоившись, — я потому согласилась так быстро, что иначе бы они сами это сделали.
— Анна Сергеевна, вы поступили совершенно правильно — такой заказ никак нельзя выпускать из рук, — продолжал балагурить Щепочкин. — Раз уж устранить меня они наняли, шутка сказать, саму Анну Сергеевну Глухареву, то и заплатят за мою голову по-царски. Так что требуйте с них по полной программе…
— Если ты не прекратишь дурачиться, то я тебя прибью совершенно бесплатно! — не выдержала Анна Сергеевна. — Мы должны немедленно обратиться в милицию!
— А что мы ей скажем? — вмиг успокоившись, отвечал Вася. — Что барон Альберт «заказал» вам Василия Николаевича Дубова, которого на самом деле зовут Василий Юрьевич Щепочкин? Да нас с вами просто на смех подымут!
— Ну и что же делать — ждать, пока…
— Я обращусь в милицию частным образом. На днях увижу инспектора Рыжикова в неофициальной обстановке и все ему расскажу.
— Где, если не секрет?
— На репетиции в нашей художественной самодеятельности. Мы ж теперь ставим «Ревизора»!
— И вы с инспектором репетируете Бобчинского и Добчинского? — предположила Анна Сергеевна. Щепочкин рассмеялся:
— Не совсем. Инспектор — Городничего, а я — Держиморду… Ну ладно, пора собираться. Я так чувствую, что у вас еще дел невпроворот. — Вася кивнул на кипу тетрадок. — Вы, Анна Сергеевна, главное дело, торгуйтесь и тяните время — мы должны вывести этих сказочников на чистую воду еще до того, как вы меня… Ну ладно, не буду, не буду, — засмеялся он, заметив, что госпожа Глухарева не в шутку потянулась за «садо-мазохической» плеткой.
Из дома учительницы Щепочкин ушел в наилучшем расположении духа, размышляя о том, как использовать обстоятельства в свою пользу. Или, вернее, во вред тем, кто затеял совершать преступления «по книге», олицетворяя себя с литературными злодеями. И первое решение, которое принял Василий — не торопиться и подождать, что еще выкинут «упыри и вурдалаки», а пока что внимательнее перечитать книги Абариновой-Кожуховой.
А Анна Сергеевна, проводив Васю, принялась за свои терадки. Хотя, конечно, мысли ее меньше всего были заняты косинусами, биссектрисами и прочими логарифмами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
СОБАЧЬЯ РАДОСТЬ
ПУШКИН. А чего мне бояться? Я тут живу мирно, никого не трогаю, заговоров противу правительства не замышляю…
ВУЛЬФ. Так вот, сидим это мы с господином Пещуровым, беседуем о том о сем, а потом Алексей Никитич что-то увидал, подвел меня к окну и указал на некоего господина — мол, вот он, тот особый чиновник. (Понизив голос) Но я его узнал — это страшный человек!
АРИНА РОДИОНОВНА (испуганно крестится) Прости, господи!..
ПУШКИН. И чем же он такой страшный?
ВУЛЬФ. А тем, что стоит ему где-то появиться, то тут же что-нибудь приключается.
ПУШКИН. Прошу тебя, Алексей Николаич, не надо меня стращать — ты же знаешь, что я не из пугливых. Говори напрямую.
ВУЛЬФ. Напрямую? Пожалуйста. Если ему не удастся найти на тебя чего-то порочащего, чтобы законным путем отправить в крепость или Сибирь, то… Ну, сам понимаешь. Так чисто сработает, что и не подкопаешься.
АРИНА РОДИОНОВНА. Александр Сергеич, голубчик ты мой, да беги ты отсюда, пока эти супостаты тебя не загубили!
ПУШКИН (озадаченно) Ну и дела. Что ж делать-то?
ВУЛЬФ. Как что? Бежать, пока не поздно! Мне не веришь, так вот хоть Арину Родионовну послушай, уж она-то тебе зла не пожелает!
(Елизавета Абаринова-Кожухова, «Поэтический побег»)
Зеркала в гостиной, как и во всем особняке покойного банкира Шушакова, все еще были затянуты черным крепом. Во все черное была одета и Ольга Ивановна, вдова Ивана Владимировича, лишь поверх платья был накинут цветастый «цыганский» платок — подарок покойного супруга.
Кроме вдовы, в гостиной находились ее дочка, тоже Ольга и тоже Ивановна, и господин Семенов, ближайший помощник Шушакова, ныне временно управляющий делами банка.
Единственным современным предметом в гостиной, отделанной слегка «под старину», был радиоприемник «Панасоник». Музыка, негромко льющаяся из стереодинамиков, замаскированных под греческие вазы, ничуть не мешала хозяйкам и гостю, расположившись на диване а-ля Ришелье, обсуждать свои дела. А точнее, дела Ольги Ивановны-старшей, которые обстояли мягко говоря, отнюдь не лучшим образом. И дочка, очень похожая на мать лицом и станом, и господин Сидоров, вальяжный господин лет тридцати с небольшим, с вьющейся темной шевелюрой, как могли, пытались ее утешить.
— Ну не убивайтесь так, Ольга Ивановна, — говорил Семенов приятным, чуть распевным баритоном. — Все устроится, все уляжется. Вы, главное, сами себя не накручивайте.
— Да как же я могу себя не накручивать, — чуть не плача отвечала Ольга Ивановна, — когда меня обвиняют в убийстве, да еще собственного мужа! Это ж просто уму непостижимо…
— Если читать все, что пишут в газетах… — начал было Сидоров, но его прервала Ольга Ивановна-младшая:
— А вы еще не знаете, Григорий Алексеич? Сегодня маму вызвали в милицию, и инспектор Рыжиков объявил, что она официально объявлена подозреваемой, а в качестве меры пресечения избран домашний арест!
— Да, так и сказал, — всхлипнула Ольга Ивановна. — А когда я спросила, какие у них основания считать, что Ванечку убили, и почему именно я под подозрением, он ответил, что эта информация не для разглашения. Такое впечатление, что на него кто-то надавил. — Ольга Ивановна поднесла к глазам кружевной платочек.
— Не кто-то, а что-то, — резко произнесла Ольга-младшая. — Общественное мнение, которые создают всякие подонки вроде этого мерзкого ди-джея Гроба!
Тут, словно в ответ на ее слова, музыка смолкла, а из греческих ваз раздался характерный мужской голос:
— Господа слушатели, у микрофона по-прежнему я, ваш любимый и незаменимый ди-джей Гроб. Передаем сводку криминальной информации. Подтверждаются подозрения о причастности безутешной вдовушки к безвременной кончине нашего олигарха Ивана Владимирыча Шушакова…
— Григорий Алексеич, выключите эту гадость! — почти выкрикнула девушка.
— Нет, пусть говорит, — неожиданно твердо и спокойно велела Ольга Ивановна. — Григорий Алексеич, сделайте погромче.
