— Поднимись, учитель, — Аммар протянул к нему руку. — И почему по твоим щекам текут слезы, ведь сейчас время радости?
Астроном лишь покачал головой, продолжая глядеть ему в лицо.
Дойдя до пруда под Старой Ивой, Аммар посмотрел на свое отражение в воде и понимающе кивнул. Его черные волосы девятнадцатилетнего юноши стали седыми, как у дряхлого старика.
…Среди грохота бубнов и свиста флейт можно было разговаривать спокойно, не опасаясь быть подслушанными.
— Откуда он узнал? Откуда нерегиль узнал все это?
Яхья осуждающе покачал головой:
— О мой повелитель, ты задаешь праздные вопросы. Какая польза тебе выйдет, если ты узнаешь ответ?
— Я и так знаю ответ, — мрачно сказал Аммар и подлил себе еще вина. — «Он имеет право призвать любых союзников», — эти сумеречники мне сказали истинную правду. Вот только забыли упомянуть, что они и есть те самые союзники. Хорошо же они подготовились, все разузнали…
— Они исполняли свой долг, и ты не вправе винить их, — мягко заметил старый астроном. — У аль-самийа свои законы, и это не законы людей. Мы попросили их помочь в этом деле — они и помогли, но так, как принято у них в Сумерках…
К вечеру второго дня праздника у Аммара начала слегка кружиться голова — в обычные дни он не позволял себе одурманиваться вином. К тому же над дворцовыми садами плыл одуряющий аромат роз. В плещущей воде огромного, длинного, в двадцать локтей пруда отражались черные свечи кипарисов и огонь факелов и ламп.
Поэтому он не сразу заметил, что в Павильоне лилий стало необычно тихо. Потом он увидел, что у края ковра стоит на коленях его доверенный невольник, Хисан.
— Почему у тебя перекошено лицо, о Хисан? — пытаясь шутить, спросил Аммар.
Шутка не удалась, а холодок, поселившийся под сердцем с самого рассвета, превратился в склизкую огромную жабу. Жаба толкалась в груди — Аммар понял, что самые нехорошие его предчувствия начинают сбываться.
— Во Дворе Приемов гонец, о повелитель, — Хисан заплакал.
И положил на ковер окровавленный грязный сверток из когда-то зеленого шелка. Аммар извлек оттуда свиток и углубился в чтение.
Потом поднял голову и посмотрел на раба. Хисан был родом из Мерва. Если верить письму — и гонцу, ожидавшему смерти за дурные вести в нижнем дворе, — Мерва, жемчужины Хорасана, больше не было. Луну назад его взяли джунгары.
— Где… он? — поинтересовался Аммар у командующего Левой гвардией.
Сардар аль-Масуди ответил с низким поклоном:
— Там, куда ты приказал его отвести после вчерашнего торжества, мой повелитель. В Алой башне.
— Передайте ему мой приказ быть в Львином дворе до окончания этой стражи. Я собираю военный совет.
Аммар помолчал и добавил:
— И пусть Всевышний поможет ему оправдать мое доверие. Потому что если он не сумеет отбросить джунгар, клянусь четвертым Именем, именем Судии, — я повешу его на том, что осталось от стен Мерва, за ноги.
…Шлепнувшись на подушку, Абд-аль-Барр, чиновник военного ведомства, поднял тучу пыли. Раскладывая перед собой принадлежности для письма и бумагу, он задумался о нерадивости смотрителя дворцовых покоев. А если треснуть по ковру, какая туча поднимется? Хорошо, что повелитель верных избрал местом сбора военного совета открытый свежему воздуху Львиный двор — над городом давно сомкнулась ночь, и прохлада позволила всем рассесться не во внутренних комнатах, а в самой галерее вокруг знаменитого фонтана.
От размышлений Абд-аль-Барра отвлекли шум и перешептывания. Все, кто успел рассесться на коврах и подушках, смотрели в одну сторону.
Между Хасаном ибн Ахмадом, командующим Правой гвардией, и Сардаром аль-Масуди, командующим Левой гвардией халифа, уселся некто еще не знакомый чиновнику. Абд-аль-Барр присмотрелся и понял, что видит источник недельного переполоха дворца и столицы — самийа, вывезенного из западных земель Яхьей ибн Саидом. Ничего особенного он не разглядел: самийа как самийа, в ведомствах посланий и имений халифа сумеречные лица мелькали куда как часто.
Вошел повелитель верующих, и все отдали земной поклон. Аммар ибн Амир сел лицом к востоку и подал знак начинать.
Потом говорили, что халиф зря сохранил жизнь гонцу, принесшему известие о взятии Мерва. Впрочем, многие соглашались, что Аммар ибн Амир проявил великодушие и милосердие пред лицом Всевышнего.
Гонец, пыльный и потный, в затрепанной накидке поверх кольчуги, рассказывал об ужасающем поражении и страшной осаде города. Джунгары пришли большой силой, двадцатитысячным войском. Впрочем, их передовой отряд насчитывал не более трех тысяч всадников. Разграбив усадьбы и замки в окрестностях города, джунгары взяли богатую добычу и множество пленных и повернули назад…
Абд-аль-Барр записывал речь гонца, и его перо резво бежало по бумаге в свете ламп.
Потом случилось то, что случилось, и катиб[4], повидавший на своем веку многое и служивший уже второму халифу, сначала не поверил своим глазам.
Чужеземный самийа хлопнул в ладоши и жестом прервал речь гонца. Воин, обращавшийся к халифу, застыл в ужасе и недоумении, так и оставшись стоять на коленях и с открытым ртом.
— Я не понял, — на хорошем ашшари заявил сумеречник.
Воистину, доставленное Яхьей существо явилось бедствием из бедствий и источником неурядиц. Тем временем наглое приобретение дома халифа продолжило, совершенно не стесняясь вздохов ужаса и обращенных на него уничтожающих взглядов:
— Я ничего не понял и не могу слушать дальше, не получив ответов на свои вопросы.
Повелитель, сохраняя спокойствие, вдруг спросил:
— Как тебя зовут?
Самийа пропел свое чужеземное имя. Все пожали плечами и переглянулись — чего сказал, разобрать было можно, да не особенно хотелось.
— Тарик, — кивнул халиф. — Здесь тебя будут звать Тарик.
Лицо самийа скривилось в кислой и злобной гримасе. Затем неверное порождение сумерек прошипело:
— Если ты все равно хотел подарить меня собачьей кличкой, зачем просил назвать имя?
Во дворе повисло страшное молчание. За куда меньшее проявление неуважения к халифу распинали на мосту через Тиджр.
Повелитель правоверных, между тем, совершенно не изменился в лице и невозмутимо ответствовал:
— Ты хотел спросить, Тарик? Спрашивай.
Самийа посмотрел-посмотрел, потом пожал плечами и спросил:
— Когда взяли город?
Халиф обратился к гонцу:
— Отвечай.
— Луну назад… — растерянно ответил гонец, не понимая, кому отвечать, и если отвечать язычнику из Сумерек, то как к нему обращаться. — Луну назад, о мой повелитель, — гонец все-таки решил обратиться к халифу.
