Он долго лежал так, бормоча проклятия и стеная. Лайам уже давно починил подкову, выпил с Дони Гандерлеем и уехал. Мать Меральды уже давно заснула спокойным свом, а сама Меральда успела рассказать Тори, что было между ней и Якой, Ферингалом, Присциллой и Темигастом. Потом, как и предсказывал старый управляющий, налетела буря. Распростертого на холме Яку окатил дождь и потрепал холодный океанский ветер.
Он лежал всю ночь, следя, как тучи плывут на небе, закрывая звезды и расступаясь перед сияющим рассветом, как рабочие идут на поля. Один рабочий, дворф, заметив юношу, подошел к нему и слегка толкнул носком сапога.
— Ты помер или мертвецки пьян? — со смехом спросил он.
Яка откатился от него и едва сдержал стон — так заныло онемевшее тело. Парень вскочил и бросился прочь — его гордость была уязвлена, и он так злился на весь мир, что не мог сейчас ни с кем разговаривать.
— Однако странный он малый, — пробормотал дворф.
Чуть позже, высушив одежду, но все еще дрожа от ночного холода, Яка присоединился к работникам, снося насмешки товарищей. Он изо всех сил старался хорошо выполнять свою работу, однако мысли путались, настроение было ни к черту, а кожа, несмотря на жгучее солнце, напоминала лягушачью.
Когда же он увидел карету лорда Ферингала, прокатившую мимо, сначала к дому Меральды, а потом обратно, с пассажирами, ему стало еще хуже.
Все против него.
* * *
Этот день в замке Аук запомнился Меральде больше всех, хотя лорд Ферингал почти не скрывал своего неудовольствия по поводу того, что Меральда не Принадлежит только ему. Присцилла же просто кипела из-за того, что вынуждена пустить в свой сад троих крестьян.
Однако Ферингал все же справился с собой, а Присцилла, хоть и не без осторожного покашливания Темигаста, держалась вполне вежливо. Но для Меральды важно было только то, что мама улыбается, подставляя бледное лицо солнечным лучам, наслаждаясь теплом и благоуханием цветов. Все это лишь укрепило решимость Меральды и подарило ей надежду на будущее.
Они недолго оставались в замке: около часа провели в саду, посидели за столом, еще немного побродили среди цветов. По просьбе Меральды, после извинений за нежданных гостей, молодой лорд проводил общество в карете к дому Гандерлеев, а хмурая Присцилла и Темигаст остались в замке.
— Крестьяне, — презрительно буркнула Присцилла. — Стоило бы надрать уши моему братцу за то, что привел таких людей в замок Аук.
Темигаст усмехнулся.
— Они невоспитанны, это правда, — согласился он. — Но неприятными их не назовешь.
— Грязнули, — фыркнула Присцилла. — Может, тебе стоит посмотреть на это иначе, — с лукавой улыбкой взглянул на нее Темигаст.
— На крестьян только так и можно смотреть, — огрызнулась Присцилла. — Сверху вниз.
— Но Гандерлеи скоро не будут крестьянами, — напомнил Темигаст.
Присцилла бросила на него насмешливый взгляд.
— Может, подойти к этому как к сложной задаче? — предложил Темигаст. Присцилла с любопытством поглядела на него. — Как, например, к выращиванию изысканного цветка из луковицы.
— Это Гандерлеи-то? Изысканные? — саркастически осведомилась Присцилла.
— Может, они станут таковыми с твоей помощью, — сказал Темигаст. — Разве это не повод для гордости, если тебе удастся настолько облагородить их, что об этом можно будет рассказывать всякому проезжему торговцу? Слух о твоем подвиге достигнет самого Лускана и тамошнего высшего общества. Это будет вершина твоих достижений.
Присцилла снова фыркнула, однако обошлась без обычных колкостей. А когда уходила, на лице ее появилось задумчивое выражение — видимо, она уже что-то прикидывала.
Темигаст понял, что Присцилла поддалась на его хитрость. Старый управляющий только покачал головой. Его по-прежнему изумляло, что большинство знатных людей безоговорочно считают себя выше своих подданных, несмотря на то, что их положение — лишь случайность, обусловленная рождением.
Глава 13
КАРНАВАЛ ВОРОВ
Целый час над ними издевались разошедшиеся, крестьяне, забрасывали их тухлятиной и плевали в лицо.
Вульфгар не замечал происходящего. Он был далеко, так глубоко уйдя в себя, что даже не видел искаженных гримасами лиц, разверстых ртов, не слышал голоса помощника городских старшин, пытавшегося утихомирить толпу, когда на помост взошел Яркхельд. Такая отстраненность помогала варвару выдерживать пытки Эррту. Сейчас он, как и остальные трое, был связан — руки за спиной схвачены веревкой и прикреплены для надежности к деревянному столбу. Одна цепь с гирями сковывала его лодыжки, а другая была наброшена на шею, причем под ее тяжестью согнулся даже могучий Вульфгар.
Он с предельной ясностью различал лица в орущей толпе. Сброд, жаждавший кровавого зрелища. Взбудораженные, даже веселые стражники-огры сдерживали толпу, и время от времени отвешивали тумаки несчастным приговоренным. Вульфгар видел все, но его рассудок превращал происходящее в какое-то демоническое наваждение, подменяя лица людей жуткими харями демонов, клыкастыми, отвратительно воняющими, сочащимися едкой слюной пастями. Он чувствовал запах Бездны, серная вонь обжигала ему ноздри и глотку. На его теле кишели и пробирались под кожу сороконожки и пауки. И всегда до смерти не хватает чуть-чуть. И всегда она желанна.
Эти нестерпимые муки длились изо дня в день, из месяца в месяц. Вульфгар научился прятаться в каком-то далеком и темном уголке своего сознания. Замыкаясь там, он научился не замечать происходящего. Вот и на Карнавале он поступил так же.
Одного за другим преступников отвязывали от столбов и проводили вокруг площади, подводя то поближе к возбужденной толпе, то к орудиям пыток. Там были разнообразные плети; лебедка и канат, при помощи которых преступников вздергивали над землей, пропустив под связанными за спиной руками шест; колодки, в которые зажимали щиколотки несчастных, макали головой в ведро с грязной водой, а в случае Крипса Шарки — с мочой. Крипс почти все время орал, тогда как Ти-а-Никник и Вульфгар стоически переносили все мучения, только иногда у них вырывался громкий вздох, похожий на стон. Морик тоже не терял присутствия духа, время от времени отпуская язвительные замечания, и кричал о своей невиновности, чем заслужил только еще более жестокие побои.
Под крики и улюлюканье появился судья Яркхельд в черной мантии и шапочке, с серебряным тубусом для свитков в руке. Он вышел на середину помоста, встал перед осужденными и с преувеличенным вниманием стал вглядываться в их лица.
Потом он вышел вперед и продемонстрировал тубус с обвинительными документами. Толпа заревела еще громче. Каждое движение судьи было продумано до мелочей. Яркхельд снял крышку с чехла и извлек бумаги. Развернув свитки, судья показал их толпе один за другим, называя имя каждого приговоренного.
Он очень напоминал Эррту, этакий пыточный распорядитель. Даже голос его казался варвару похожим на голос танар'ри — скрипучий, утробный, нечеловеческий.
— Я расскажу вам историю, — начал Яркхельд, — о мошенничестве и обмане, о поруганной дружбе и убийстве ради корысти. Этот человек, — он повысил голос, указывая на Крипса Шарки, — этот человек поведал ее, и с тех пор ужас, испытанный мною, мешает мне спать. — Судья в подробностях рассказал о преступлении по версии Шарки. Согласно его словам, покушение было задумано Мориком. Морик и Вульфгар обманом выманили капитана Дюдермонта на открытое место, где Ти-а-Никник поразил его ядовитым дротиком. Было задумано, что Морик тоже ранит высокочтимого капитана, использовав другой яд, чтобы жрецы уже наверняка не могли спасти его, но городская стража оказалась на месте слишком быстро, и он не успел. Крипс Шарки якобы все время пытался отговорить подельников, но никому их не выдал из страха перед Вульфгаром, потому что великан, дескать, грозился за это оторвать ему голову и пинать ее по лусканским улицам.
