ещё увижусь с Психом. Съёмки обычно всегда растягивались, и виноват в этом всегда был никто иной, как Сергей Павлович Психчинский. Ему — я даже использую намеренную тавтологию, чтобы показать весь градус слова «всегда» — всегда что-нибудь не нравилось. Он заставлял переснимать раз по тридцать, а то и по пятьдесят.
Как-то раз на съёмках видеоролика шампуня он заставил девочку-модель мыть голову раз пятнадцать, не меньше, пока не уловили нужный кадр. Так что нет ничего удивительного в том, что та модель отказалась работать с нами в дальнейшим.
А вот что удивительно, так это то, что Псих — злой, как чёрт, что уже давно стало привычным явлением — заявился в офис под конец рабочего дня. Сконфуженная Яйцева протопала за ним мимо дверей нашего с Ташей кабинета, задержавшись лишь на мгновение, чтобы бросить на нас умоляющий взгляд. Но меня тронули не столько её глаза и жесты, которыми она просила о спасении, сколько моя футболка, которую кто-то залил канареечно-жёлтой краской. Вот и давай после этого людям вещи. Я, конечно, понимаю, что конкретно эту футболку я не носила уже лет десять, а то и больше, но всё равно неприятно.
Обменявшись с Ташей заговорщицкими взглядами, я пробормотала:
— Дело ясное, что дело тёмное.
Она усмехнулась и махнула рукой, мол, иди, потом расскажешь. Запихнув телефон в задний карман джинсов, я выскользнула в коридор и в лучших традициях шпиона Яйцевой потопала за ними. Хотя сложно вообще хоть как-то законспирироваться в прямом коридоре, где нет даже диванчика, за котором можно было бы спрятаться.
Но Серёжа был настолько злым, что меня не замечал. А я разглядывала его со спины. Он был перемазан краской ещё хуже Нины: волосы на затылке слиплись в толстые сосульки, а вещи были все в подсохшей, но всё такой же жёлтой краске.
Нина плелась за Психчинским, словно на казнь. Интересно, он уже устроил ей разнос или ещё держится? Я просто помню, как он однажды кричал на меня до посинения в мою бытность его помощницей. Чтобы не нагнетать образ тирана, я тогда действительно была виновата: нужно было отправить кому-то документы почтой, а я ошиблась с адресом и отправила единственный экземпляр фиг знает куда. Сергей, когда узнал, думала, мне голову откусит — угрожал, что уволит меня и пинком под зад пнёт. Вот только у него сердце прихватило от такого ора, и мне пришлось откапывать его корвалолом и пустырником.
Однако, стоит заметить, краску на Психчинского я ни разу не выливала. Ни намеренно — хотя желание такое было, — ни даже случайно. У меня в целом проблем с конечностями не было, в отличие от брата, который постоянно откуда-нибудь падал. То с лестницы свалится, то на сцене поскользнётся, то об лёд башкой приложится. Мама как-то сказала, что так происходит из-за того, что Дар в своё время резко вытянулся, и его тело не сразу приспособилось к новой форме. Я же просто решила, что у брата тело тормоза, потому что вытянулся он давно, а падает до сих пор. Так что моему брату на стройке делать нечего, а то ещё в шахту лифта случайно упадёт.
Псих влетел в свой кабинет, громко хлопнув дверью прям перед носом стажёрки, а Нина, немного помявшись на пороге, поскреблась в ту и, слегка приоткрыв, просунула голову в щель со словами:
— Сергей Павлович…
— Яйцева, уйди! — чуть ли не змеёй зашипел из кабинета Псих.
Нина отпрянула, но всё равно продолжила:
— Мне так жа…
— Уйди! — потребовал Сергей.
— Простите! — пискула Нина и вовремя захлопнула дверь, потому что с другой стороны в неё что-то ударилось.
Я подошла поближе — всё равно из-за закрытых шторок Псих меня не увидит, — и Нина, уперев в меня полный муки взгляд, трагически произнесла, шмыгая носом:
— Теперь меня точно уволят.
Выглядела она при этом, как ребёнок, которого обидели взрослые.
— Что случилось? — шёпотом спросила я, чтобы не спалить своё присутствие.
— Я в проводах запуталась и уронила на него ведро краски, — заговорщицким шёпотом ответила Нина. — Ну, как уронила… запулила, скорее. А Сергей Павлович от неожиданности упал на фотографа, и тот, кажется, руку сломал.
— Фотограф? — уточнила я, и Нина кивнула.
— И камеру разбил, — Нина снова шмыгнула носом. — Меня точно уволят.
— А фотограф-то где? — продолжала прояснять для себя картину я.
— Его кто-то из команды осветителей в травмпункт повёз.
— Понятно, — кивнула я и махнула рукой. — Нин, скройся пока, а я попробую тебе помочь.
— Спасибо, Александра Петровна! — Яйцева расплылась в такой благодарной улыбке, что, будь та солнцем, ослепляла бы.
Я лишь ещё раз попросила её жестами уйти, а про себя подумала — дойдёт ли до меня когда-нибудь, что женская солидарность мне в целом выходит боком? Дождавшись, пока Нина скроется из виду, и мысленно подготовив себя к явлению безумца народу, я постучала в дверь.
Оттуда мгновенно донёсся ор:
— Нина, мои нервы не железные! Если ты сейчас не скроешься, жить тебе среди бомжей!
Стараясь не ржать, я толкнула дверь. А точнее, толкнула ею теннисный мячик, которым Сергей, судя по траектории, запулил в «Нинку». Тот покатился по полу в сторону своего хозяина.
Псих стоял у окна, демонстрируя мне жёлтую спину. Интересно, а он отмоет волосы от краски или их придётся срезать?
— А в мой адрес угрозы будут? — спросила я, привалившись к дверному косяку.
Псих обернулся. Похоже, моего появления он не ждал, поэтому застыл, просто смотря на меня слегка удивлённым вопросительным взглядом. А у меня, наверное, сработал инстинкт антисамосохранения, потому что я выдала:
— Знаешь, а тебе идут жёлтые пряди. Только ты в следующий раз выбери колориста получше, а то у этого явно руки из жопы растут.
Серёжа моргнул. Раз, другой — а потом заржал.
Я тем временем продолжала:
— И если всё-таки надумаешь прикупить нормальную кастомизированную футболку, то у меня есть знакомый художник.
— А знакомого нормального помощника у тебя нет? — спросил Сергей.
— Нет, с этим, увы, помочь не могу.
Я закрыла за собой дверь и, пройдя вглубь пустого кабинета, внаглую села на стол. К сожалению или к счастью, тут я не могу судить, но гены в нашей семье распределились таким образом, что все мы были достаточно высокого роста, так что весело дрыгать ножками в
