Он поднял свой посох, и молнией блеснул яркий свет. Огромные тени метнулись по сторонам, на мгновение все увидели над головами высокий свод потолка, который поддерживало множество столбов, вытесанных из камня. Перед ними простирался огромный пустой зал, его черные стены, отполированные и гладкие, как стекло, ярко засверкали. Они заметили еще три входа, три арки, чернеющие тьмой; один из входов вел прямо, на восток, два других располагались по обе стороны зала. Потом свет погас.
— Это все, что я пока рискну сделать, — сказал Гэндальф. — В склонах горы были большие окна и стволы шахт вели к свету, к верхним ярусам копей. Я думаю, мы сейчас в них и находимся, но снаружи ночь, и до утра мы ничего не можем сказать определенного. Если я прав, утром мы действительно увидим свет. А пока мы дальше не пойдем. Отдохнем здесь, если получится. Пока же все шло хорошо, и большая часть пути позади. Но мы еще не прошли его, и еще долог путь до ворот, открытых в мир.
Отряд провел ночь в большом подземном зале, сгрудившись в одном углу, чтобы защититься от сквозняка: из восточного сводчатого входа тянуло холодом. Вокруг нависла тьма, пустая и бесконечная, и на путников угнетающе действовало одиночество, огромность каменных залов, бесконечное разветвление лестниц и коридоров. Самые дикие слухи, доходившие до хоббитов, тускнели перед ужасами и чудесами истинной Мории.
— Здесь, должно быть, когда-то жило множество гномов, — сказал Сэм, — и каждый из них работал усерднее барсука лет пятьсот, чтобы сделать все это, да еще в твердой скале! Зачем это им понадобилось? Разве они могли жить здесь во тьме, в этих темных норах!
— Это не норы, — возразил Гимли. — Это великое королевство, это город гномов. В старину он был не темным, а полным света и великолепия, о чем до сих пор поется в наших песнях.
Он поднялся и, стоя во тьме, запел глубоким голосом, отдававшимся эхом под сводами зала:
Когда еще мир юным был и горы зеленели,
Луна сверкала чистым серебром,
Когда слова еще не бросили на камень и в ручей,
Тогда проснулся Дурин и пошел один.
И имена он дал долинам и холмам,
И из ключей попил — из них тогда еще никто не пил.
На берег он пришел, и к озеру Зеркальному склонился,
И в озере он звезды увидал —
Серебряный венец с блестящими камнями
Над отраженьем головы своей.
И мир был светел, горы — высоки
В те давние года могучих королей
Нарготронда и Гондолина, когда они еще не пали.
Теперь они ушли на Запад, за моря.
Мир светел был тогда, в день Дурина.
Он королем на троне восседал
В многоколонном каменном чертоге.
Там золотом сиял высокий потолок, сверкали серебром полы,
И руны Силы на дверях блистали.
И будто солнце, звезды и луна,
Светильники из хрусталя горели.
Ничем не замутненный свет —
Ни облаком, ни мглою ночи,
Сиял там вечно.
Там молот бил по наковальне,
Рубил резец, гравер чертил узор.
Стальной клинок был выкован искусно
И рукоятью крепкою снабжен.
Строитель строил. Шахты рыл шахтер
И выносил на свет бериллы, яхонты и бледные опалы.
Металл ковали там, как рыбья чешуя,
Щиты и топоры, мечи и латы.
И копий острых там лежали груды.
Там Дурина народ еще не знал печали,
Там музыка проснулась под горами:
Звенели арфы, менестрели пели,
И у ворот трубили трубачи.
Сейчас стал серым мир, и горы постарели,
Горн в кузнице остыл, покрывшись пеплом черным,
И арфа не поет, и молот не стучит,
И тьма царит там, в Дурина чертогах.
И тень ночная на его могиле,
Что в Мории и в Казад-Дум,
Но все еще горят, как прежде, звезды
Там, в озере Зеркальном под водой.
Там в глубине лежит его корона
И ждет, когда проснется Дурин вновь.
— Это мне нравится, — сказал Сэм. — Я бы хотел это выучить. «Что в Мории и в Казад-Дум!» Но как подумаешь о всех этих фонарях, светильниках, тьма кажется еще тяжелее. А груды золота и драгоценных камней, они еще лежат тут?
Гимли молчал. Закончив свою песню, он больше ничего не говорил.
— Груды драгоценностей? — переспросил Гэндальф. — Нет. Орки часто грабили Морию, здесь, в верхних залах, ничего не осталось. С тех пор как гномы бежали отсюда, никто не осмеливался искать сокровища в глубоких местах: они утонули в воде или в Тени страха.
— Почему же гномы хотят вернуться сюда? — спросил Сэм.
— Из-за митрила, — ответил Гэндальф. — Богатство Мории не в золоте и драгоценностях, игрушках гномов, и не в железе, их слуге. Все это они находили здесь, это правда, особенно железо, но им не нужно было рыться в земле из-за них. Все, что им нужно, они могли получить при торговле. Ибо здесь, только здесь во всем мире, находят серебро Мории, или истинное серебро, как некоторые называют его, — митрил на эльфийском языке. Гномы дали ему название, которое неизвестно никому. Митрил в десять раз дороже золота, а теперь вообще бесценен: мало его осталось на земле, и даже орки не осмеливаются добывать его здесь. Жилы уходят к Северу, к Карадрасу, а дальше — вниз, во тьму. Гномы ни о чем не рассказывают, но, если митрил был основой их богатства, он же послужил и причиной их гибели: они слишком рьяно рыли шахты, слишком углубились и разбудили то, от чего бежали, — Погибель Дурина. Почти все, что они успели добыть, досталось оркам и отдано ими в качестве дани Саурону, который жаждал митрила.
Митрил! Все народы жаждут его! Его можно ковать, как серебро, и полировать, как стекло; гномы делали из него металл легче и прочнее закаленной стали. Он красив, как обычное серебро, но красота его не тускнеет и не теряет блеск. Эльфы очень любили его. Из него они делали итильдин, звезднолун, который вы видели на двери. У Бильбо была кольчуга из колец митрила, подаренная ему Торином. Интересно, что стало с ней? Вероятно, все еще пылится в Доме мусомов в Мичел-Делвинге.
— Что? — воскликнул Гимли, до сих пор молчавший. — Кольчуга из серебра Мории? Это же королевский подарок!
— Да, — согласился Гэндальф. — Я никогда не говорил ему об этом, но кольчуга стоит больше, чем весь Удел со всем, что в нем есть.
Фродо ничего не сказал, но просунул руку под куртку и дотронулся до колец своей кольчуги. Он был потрясен: оказывается, он носит на себе то, что равно по стоимости всему Уделу! Знал ли об этом Бильбо? Фродо не сомневался в этом. Это был действительно королевский подарок. И тут его мысли унеслись из темных подземелий в Ривенделл, к Бильбо, а потом в Бэг-Энд тех дней, когда Бильбо еще жил там. Фродо всем сердцем хотел снова вернуться в те дни, кода он подстригал лужайки, бродил по цветам и ничего не слыхал ни о Мории, ни о митриле… ни о Кольце.
