— Простите, что я в таком виде, — сказал он наконец. — Но я решил доложить незамедлительно.
Юля неотрывно смотрела на округлый предмет в чёрном пакете, а её пальцы крошили сигару. Алекс, кладя пакет на стол, сказал:
— Боюсь, у меня печальные новости. Я… Простите, я не уберёг вашего сына. Здесь то, что осталось от него… Всё, что удалось сохранить.
Растерзанная сигара упала в пепельницу, и бледные пальцы Юли потянулись к пакету. Заглянув туда, она не закричала, не лишилась чувств: у неё только чуть дрогнули губы.
— Как это произошло? — глухо спросила она.
Алекс стал чётко и последовательно рассказывать, а я, признаться, почти не слушала его: меня беспокоило другое. Сюда шла Карина. Даже не шла, а бежала: от уцелевших "волков" она узнала страшную весть. Я вышла за дверь, и вовремя: Карина билась в руках Виктории.
— Пропусти меня! — кричала она. — Пусти сейчас же!
Удерживая её, Виктория повторяла:
— Нельзя, нельзя. Сейчас туда нельзя.
Увидев меня, Карина сразу бросилась ко мне.
— Мама, я не верю! Он не мог!.. Он мне обещал…
Я, как могла, удерживала её, но, боясь причинить ей боль, держала недостаточно крепко, и ей удалось прорваться. Но дальше порога она не прошла: её не пустил
Алекс, грудью преградив ей путь. Из его железной хватки она, сколько ни билась, так и не смогла вырваться.
— Тише, милая. Не надо.
Алекс легко подхватил её на руки, как тряпичную куклу, а она осыпала его плечи градом ударов и кричала. Он отнёс её в её комнату, уложил на кровать и ещё пару минут удерживал.
— Я сожалею, детка… Это случилось. Никто из нас от этого не застрахован, "волки" рискуют жизнью ежеминутно.
Вряд ли это могло её утешить, и Алекс это понимал. Смертельно усталый, весь покрытый грязью и кровью, чужой и своей, он хотел только одного: чтобы она обняла его и сказала, как она рада видеть его живым. Он с болью смотрел, как она рыдала, а потом тихо позвал её:
— Карина…
Звук её имени, произнесённый его низким и суровым, мужественно-хрипловатым голосом, был необычен: чаще он называл её так же, как я — "куколка". Она услышала и вздрогнула. И увидела его — может быть, впервые. Она увидела на нём кровь и ужаснулась.
— Если ещё и тебя убьют, я не выдержу… Я больше не могу так!
Он молча прижал Карину к себе, а она обняла его за шею. Она во весь голос рыдала и уже сама не отпустила его, когда он, увидев меня, попытался мягко освободиться от кольца её рук. Он сказал ласково:
— Пусти, детка. Мне надо привести себя в порядок. Хотя бы умыться и побриться. Я ещё зайду к тебе.
Сидя рядом с Кариной, я не знала, что ей сказать: слов утешения не было. Да если бы они и были, приняла бы она их? Оставалось только дать ей выплакать её первое настоящее горе. Оставив с ней Викторию, я вернулась к Юле.
Она всё так же сидела, неотрывно глядя на чёрный пакет остановившимся взглядом и терзая в пальцах новую сигару.
— Вот что я предлагаю, — сказала она. — Всех, кто ещё остался от этой шайки, на месте мы убивать не будем. Будем захватывать их живыми и сажать в камеры, где они будут дожидаться казни. Насчёт способа казни надо подумать… Она должна быть мучительной. Как насчёт того, чтобы сначала четвертовать, потом выпустить кишки, а уж потом обезглавить?
— По-моему, это уж слишком, — сказала я. — Не надо никого мучить. Думаю, вполне достаточно просто истребить их.
В сухих глазах Юли сверкнул ледяной отблеск ярости.
— Какая жалостливая! Разве не справедливо предать их точно такой же смерти, какой умер мой сын? И ещё… Думаю, следует истребить и всех бывших членов Ордена.
— Ты в своём уме, Юля? — поразилась я. — Мы же заключили мир!
Она швырнула в пепельницу остатки сигары, которую она опять беспощадно изорвала и раскрошила.
— Мы зря это сделали. Нужно было идти до конца и изничтожить их всех до последнего!..
— В этом я участвовать не буду, — сказала я. — Если ты хочешь устроить резню, я слагаю с себя командование "волками" и ухожу из "Авроры". Не скрою: всё это мне уже давно чертовски надоело. Прости, Юля, что говорю тебе это в такой тяжёлый момент, но "Аврора" никогда не была моей. Она твоё детище, ты всё это придумала и создала, использовав меня как символ. Я по своей природе одиночка, проживу как-нибудь.
Юля подняла взгляд. Её губы задрожали.
— Аврора, нет… Ты не должна уходить, не должна бросать нас. Это же будет катастрофа! Нет, об этом не может быть и речи. "Аврора" не может без тебя. Если тебя не будет с нами, всё потеряет всякий смысл.
— А был ли он вообще когда-нибудь, этот смысл? — усмехнулась я. — Ладно, не будем сейчас заводить споры… Я соболезную тебе от всего сердца, но согласиться с тем, что ты предлагаешь, не могу. Остынь немного, успокойся, и тогда поговорим.
Карина уже не кричала и не рыдала: она лежала на спине, глядя в потолок мёртвым, неподвижным взглядом. Я отпустила Викторию, а сама вновь села рядом с Кариной, но опять не смогла придумать никаких утешительных слов.
Алекс сдержал своё слово и зашёл к Карине — уже чистый и тщательно выбритый. Увидев меня, он вытянулся и замер.
— Ладно, расслабься, — сказала я.
Алекс подошёл поближе к кровати Карины.
— Я хотел узнать, как она, — сказал он.
— Сам видишь, — ответила я. — Пока неважно.
9.30. Рядовой
— Мне пора, куколка.
Карина вздрогнула, услышав эти слова. Она приподняла голову от подушки и посмотрела на меня.
— Куда ты, мама?
Я ответила:
— Мы производим зачистку. Выслеживаем остатки шайки Октавиана. Их осталось мало, и они теперь мало на что способны без своего лидера, но дело надо доводить до конца.
Карина села, прямая, как стрела, и бледная.
— Мама, не надо… Я не хочу тебя потерять. Я не вынесу, если и ты тоже…
Я засмеялась:
— Да что со мной может случиться, малыш? Ведь до сих пор же ничего не случилось.
— Но ещё может случиться! Мама, я умоляю тебя, пожалуйста… Пусть "волки" занимаются этим, а ты сама останься. Пожалуйста!
Я сказала:
— Карина, я не могу отсиживаться на базе. Это просто не в моём характере.
— Но Юля же может! — не унималась Карина.
— Это её выбор. Но я не стала бы возражать против того, чтобы она взяла меч и попробовала сама слетать хотя бы в один рейд. Тогда она, может быть, сто раз подумала бы, прежде чем отдать малейший приказ.
Вдруг раздался голос Юли:
— Если ты думаешь, что я предпочитаю отсиживаться в безопасном месте и отдавать оттуда приказы, то ты ошибаешься. Не думай, что я буду тебе обузой, я могу оказать реальную помощь.
— Хорошо, — сказала я. — Если ты так жаждешь помочь, то пойдёшь на правах рядового. Никакой самодеятельности, будешь делать только то, что тебе говорят.
