Воспоминания о событии, которое произошло восемнадцать лет назад, нахлынули на дьякона с новой силой. А ведь он, бывало, не мог припомнить, что с ним случилось еще вчера. Он знал, что это — признак наступающей старости. Стремление жить прошлым. Ну, почему бы и нет? Там было гораздо интересней, чем в настоящем. Хотя похоже, что сегодняшняя ночь будет не совсем обычной, понял он, оглядываясь вокруг.
— А где все? — поинтересовался он у Дуук-тсарит, который, не снимая руки с его плеча, направился прямо к Большому Пальцу Мерлина.
По крайней мере, если Далчейз верно помнил план этого зала, именно туда они и направлялись. Чародей пошел вперед, освещая дорогу маленьким светящимся шаром, который держал на ладони. Далчейз поспешил следом. В этой тьме он почти ничего не мог разглядеть. Источник Жизни находился точно посреди зала, насколько он помнил. Дьякон поискал его взглядом. Так и есть, вот он. От Источника исходило слабое радужное свечение, в то время как остальная часть зала лежала во тьме. Внезапно впереди вспыхнул свет. Сощурившись, Далчейз попытался определить его источник, но свет горел так ярко, что он смог только смутно различить несколько фигур.
В последний раз, когда Далчейз присутствовал на суде, был давний случай с мужчиной-каталистом, который связался с молодой благородной женщиной. Ее звали то ли Танья, то ли Анджа, то ли как-то еще... А! Далчейз потряс головой, пытаясь освежить воспоминания. В тот день зал был запружен членами Ордена. Были приглашены каталисты отовсюду, особенно много их прибыло из родного города обвиняемого — Мерилона. Епископ вкратце обрисовал подробности преступления, чтобы потрясти воображение коллег таким страшным грехом. Неизвестно, подействовала речь на таких же грешников или нет, зато многие каталисты не раз засыпали за время трехдневного слушания. А послушники так разволновались, что потом еще целый месяц вечерни пришлось продлевать на час или два. Без сомнений, наказание — Превращение — произвело гораздо более значительный эффект. Далчейзу до сих пор эта сцена являлась в ночных кошмарах. Он снова и снова видел, как рука мужчины, постепенно превращающегося в камень, застывала в последнем отчаянном и непокорном взмахе.
Рассерженный тем, что его снова заставили все вспомнить, Далчейз остановился.
— Послушайте, — упрямо сказал он. — Я требую объяснить, что происходит. Куда вы меня тащите? — Он оглядел темный зал. — И где все остальные? И что случилось с освещением?
— Пожалуйста, подойдите сюда, дьякон Далчейз, — раздался из темноты твердый, но приятный голос. Далчейз догадался, что и голос, и свечение исходят из Большого Пальца. — Вы все поймете.
— Ванье, — прошептал дьякон, содрогнувшись и с тоской вспомнив оставленную теплую постель.
Время повернулось вспять, зал Жизни наполнился запахами мокрого камня и плесневелых гобеленов. Дьякон чихнул, вытер нос рукавом балахона и заставил себя идти вперед, пока не очутился, хлопая глазами как сова, перед его святейшеством, епископом королевства.
— Мой дорогой дьякон, приношу извинения за то, что мы потревожили ваш сон.
И епископ Ванье встал. Это было неслыханной честью — чтобы сам епископ вставал ради обычного дьякона. Более того, ради Далчейза — он пробыл дьяконом сорок лет и, вероятно, умрет дьяконом, потому что имеет длинный острый язык и привык говорить то, что на ум взбредет. Поговаривали даже, что Далчейза давным-давно бы поставили стоять в качестве каменного Дозорного, если бы за него не заступались в неких высоких кругах. Поэтому честь, оказанная ему епископом, была поистине потрясающей. Но то, что последовало за этим, вообще выходило за всякие рамки. Далчейз поклонился и едва не упал, когда Ванье протянул ему толстую руку — не для поцелуя, а просто для пожатия. «Если я сейчас умру, то отправлюсь прямиком к Олмину», — язвительно сказал себе старик. Но он прижал руку епископа ко лбу, не очень искусно притворяясь, что обезумел от восторга. Прикосновение было не слишком приятным, словно прикладываешь ко лбу холодную, только что пойманную рыбину. К тому же пухлые пальцы Ванье слегка дрожали. Видимо, заметив это, епископ вырвал руку, одернул красное одеяние и снова взгромоздился на каменное сиденье. Свет, который сиял из-за спины Ванье, исходил из какого-то магического источника. Лицо епископа оставалось в тени, зато все, кто стоял перед ним, оказывались в круге ослепительно яркого света.
Привыкнув к освещению и не зная, что делать дальше, Далчейз огляделся. К его изумлению, сопровождавший его Дуук-тсарит исчез. То ли ушел, то ли отодвинулся поглубже в тень. Но у дьякона было стойкое ощущение, что в зале есть другие представители Ордена, которые молча наблюдают за происходящим, хотя он никого не заметил. Кроме одного человека. Это был пожилой каталист в красных одеждах, который сидел, со склоненной головой, на каменном стуле неподалеку от епископского трона. Все, что предстало взгляду Далчейза, — это реденькие волосы вокруг большой, сероватой по цвету лысины. Этот человек не пошевелился, когда епископ поднялся, чтобы приветствовать дьякона. Как сидел, так и остался сидеть, вперив взгляд в собственные башмаки. Что-то в этой позе показалось Далчейзу знакомым.
Дьякон попытался рассмотреть его лицо, но с того места, где он стоял, это оказалось невозможным. А привлекать к себе внимание он не рискнул. Взглянув на епископа, Далчейз заметил, что его святейшество больше не смотрит на него, а подает какие-то знаки в темноту.
Дьякон вовсе не был удивлен, когда в ответ из темноты появился давешний Дуук-тсарит, который привел его сюда. Он склонил голову в черном капюшоне, чтобы расслышать торопливый шепот господина. Далчейз воспользовался возможностью сделать шаг к сидящему на стуле каталисту.
— Брат, — мягко и тихо промолвил Далчейз, который мог, когда хотел, усмирять свой злой язык, — боюсь, что вам нездоровится. Если что-то...
Каталист поднял к нему изможденное лицо. От ласковых слов на глазах несчастного засверкали слезы.
Далчейз осекся. Он не только проглотил готовый вырваться возглас удивления, он едва не проглотил свой язык.
— Сарьон!
На некоторое время способность соображать оставила старого дьякона. Окончательно сбитый с толку, он с благодарностью опустился на каменный стул, вовремя подставленный еще одним Дуук-тсарит. Чародей возник по мановению руки епископа Ванье. Любопытство Далчейза перешло все границы, он уже не пытался догадаться, что происходит. В то же время страх, который таился сперва на самом донышке души, начал нарастать. Особенно после того, как дьякон увидел Сарьона. На лице каталиста застыло такое потерянное выражение, что Далчейз теперь недоумевал: как он узнал его с первого взгляда?
