Прошло довольно много времени, прежде чем принц повернулся к ней со словами:
― Фрейлейн Бенцон, если не ошибаюсь?
― Подруга принцессы с самого раннего детства ― почти сестра.
Когда князь произносил эти слова, принц схватил руку Юлии и тихо-тихо прошептал ей:
― Все мои слова предназначались тебе!
Юлия пошатнулась; от мучительного страха у нее выступили слезы из-под ресниц; она упала бы, если бы принцесса не подставила ей кресла.
― Юлия, ― шепнула Гедвига, наклонившись к бедняжке, ― соберись с силами! Разве ты не догадываешься о жестокой борьбе, которую я веду?
Князь открыл двери и крикнул, чтоб принесли Eau de Luce [163].
― Этого у меня нет при себе, ― сказал входивший в эту минуту маэстро Абрагам, ― но есть эфир. Кто-нибудь упал в обморок? Тогда и эфир поможет.
― Входите скорей, маэстро, ― ответил князь, ― и помогите фрейлейн Юлии!
Но как только маэстро Абрагам вошел в залу, случилось нечто неожиданное. Бледный как привиденье, уставился принц Гектор на органщика; казалось, волосы у него встали дыбом от страха, холодный пот выступил на лбу. Откинувшись всем телом, он сделал шаг вперед и простер руки к маэстро, похожий на Макбета в ту минуту, когда ужасный окровавленный призрак Банко внезапно занимает пустое место за столом. Маэстро спокойно вытащил свой флакончик и хотел подойти к Юлии.
Это как будто снова вернуло принца к жизни.
― Северино, вы ли это? ― воскликнул он глухим голосом, в глубочайшем ужасе.
― Конечно, ― ответил маэстро Абрагам, нимало не теряя спокойствия и нисколько не меняясь в лице. ― Мне приятно, что вы вспомнили меня, всемилостивейший государь; я имел честь в оные времена в Неаполе оказать вам небольшую услугу.
Маэстро сделал еще один шаг вперед; тогда принц схватил его за руку, силой оттащил в сторону, и тут между ними произошел краткий разговор. Находившиеся в зале ничего в нем не поняли, так как он велся слишком быстро и на неаполитанском диалекте.
― Северино, как очутился у него портрет?
― Я его дал ему для защиты против вас.
― Он знает?
― Нет.
― Будете вы молчать?
― Покамест!
― Северино, все дьяволы вцепились в меня! Что значит «покамест»?
― Покамест вы будете послушны и оставите в покое Крейслера и эту девушку вот там.
Принц отпустил маэстро и подошел к окну.
Тем временем Юлия очнулась. Взглянув на органного мастера с непередаваемым выражением душераздирающей скорби, она скорее прошептала, чем сказала:
― О мой добрый, милый маэстро, может быть, вы меня спасете. Не правда ли, вам многое подвластно? Ваша наука может еще направить все к добру.
Маэстро Абрагаму почудилась в словах Юлии удивительнейшая связь с только что состоявшимся разговором, будто она в забытьи обрела дар высшего познанья, все поняла и узнала всю тайну.
― Ты ― благочестивый ангел, ― прошептал маэстро Юлии на ухо, ― поэтому мрачный, адский дух греха не имеет над тобой никакой власти! Доверься мне вполне и собери все силы своей души! Помни о нашем Иоганнесе!
― Ах, ― горестно воскликнула Юлия, ― ах, Иоганнес! Он вернется, не правда ли, маэстро? Я увижу его опять?
― Конечно, ― ответил маэстро и приложил палец к губам; Юлия поняла его.
Принц силился казаться непринужденным; он рассказал, что этот человек, кого, как он слышал, здесь называют маэстро Абрагамом, несколько лет тому назад в Неаполе был свидетелем одного очень трагического события, в котором он, принц, как приходится ему сознаться, сам был замешан. Теперь покамест еще не время рассказывать об этом событии; но в будущем он не собирается о нем умалчивать.
Бушевавшая в душе принца буря была слишком грозной, чтобы ее кипение не вырывалось на поверхность, и его расстроенное лицо, в котором не было ни кровинки, очень плохо согласовывалось с безразличной беседой, к каковой он теперь принуждал себя, чтобы выйти из критического положения. Принцессе лучше принца удалось преодолеть напряженность момента. С иронией, превращавшей даже подозрение и досаду в тончайшую злую насмешку, Гедвига все глубже завлекала принца в лабиринт его собственных мыслей. И принц Гектор, необыкновенно ловкий светский человек, к тому ж во всеоружии душевной развращенности, губительной для всего искреннего, честного, живого, не мог справиться с этим странным существом. Чем горячей говорила Гедвига, чем огненней и зажигательней сверкали молнии ее остроумной насмешки, тем смущенней и беспокойней чувствовал себя принц; наконец чувство это сделалось невыносимым, и он быстро удалился.
С князем случилось то, что обычно случалось с ним при таких обстоятельствах, ― он просто не мог разобраться в происходящем. Он удовольствовался тем, что кинул принцу несколько незначительных французских словечек, на что принц ответил ему тем же.
Принц был уже у выхода, как вдруг Гедвига, вся переменившись, уставилась на пол и громко воскликнула:
― Я вижу кровавый след убийцы! ― Затем, словно пробудившись от сна, она бурно прижала Юлию к своей груди и прошептала ей: ― Дитя, мое бедное дитя, не поддавайся обольщению.
― Тайны, фантазии, химеры, романические бредни! ― раздраженно процедил князь. ― Ma foi [164], я более не узнаю моего двора. Маэстро Абрагам, когда мои часы идут неверно, вы приводите их в порядок; я желал бы, чтоб вы здесь проверили, что повредилось в часовом механизме, ранее всегда исправном. Однако, кто этот Северино?
― Под этим именем, ― ответил маэстро, ― я показывал в Неаполе мои оптические и механические фокусы.
― Так-так, ― сказал князь, пристально взглянул на маэстро, как будто у него на языке вертелся какой-то вопрос, но тут же быстро повернулся и молча покинул комнату.
Можно было подумать, что Бенцон находится у княгини, но это было не так. Она направилась к себе домой.
Юлии захотелось выйти на свежий воздух. Маэстро повел ее в парк, и, прогуливаясь под почти уже облетевшими деревьями, они говорили о Крейслере и его жизни в аббатстве. Так достигли они рыбачьей хижины. Юлия вошла в нее, чтобы немного отдохнуть. Письмо Крейслера лежало на столе; маэстро полагал, что в письме нет ничего, что было бы неприятно Юлии. Пока Юлия читала письмо, ее щеки все больше розовели, и нежное пламя, отблеск душевной радости, засияло в ее глазах.
― Вот видишь, мое милое дитя, ― приветливо сказал маэстро, ― как добрый дух моего Иоганнеса утешает тебя, говоря с тобою издалека? Тебе ли бояться опасных покушений, если постоянство, любовь и мужество защищают тебя от преследований злодея?
― Милосердный боже! ― воскликнула Юлия, подняв взор к небу. ― Защити меня только от себя самой! ― И вся задрожала, испугавшись своих слов, которые невольно у нее вырвались. В полуобмороке она опустилась в кресло и закрыла руками пылающее лицо.
