— Нелепо спрашивать, что будет, если я откажусь, — пробормотал Эбер, ни к кому особенно не обращаясь.
— Ты замечательно можешь отказаться. Но я уверен, что ты не станешь этого делать. Во-первых, ты прекрасно понимаешь, что разрушить твою жизнь — большого труда не составит. Но в общем это не главное.
— А что во-вторых?
— Во-вторых, ты останешься в истории Круахана. Пусть как неудачная жертва, если все пойдет плохо — но в любом случае как весьма положительный образ. Ты не откажешься, Эбер ре Баллантайн. Или я очень ошибся в тебе тридцать с лишним лет назад.
Гвендолен съехала по водостоку, ломая ногти — не потому, что больше ничего интересного услышать не могла, а потому, что больше сил держаться на узком карнизе не было. Крылья затекли, а одна нога упрямо подгибалась, не желая выпрямиться. Гвендолен испуганно посмотрела наверх, не вызвал ли ее спуск излишнего шума. Но дом Гнелля вел себя спокойно — за закрытыми ставнями задували свечи, готовясь ко сну. На втором этаже перед окном застыл силуэт обнявшейся пары — мальчишески худые плечи Ойсина и высокую прическу Ниабель не узнать было трудно. На земле возле самой стены дома, вытянув мощные ноги, сидел Дагадд, вызывающе облокотившись о большой бурдюк с вином. Глаза Магистра стихий, обычно прищуренные и спрятанные между бровями и щеками, сейчас светились желтоватым светом.
— Что не спишь? — в голосе Гвендолен не было большой любезности. — Кстати, телохранители из Ташира может быть, не самые лучшие воины, но правители всех земель на Внутреннем океане ценят их за одно редкое качество. За трезвость.
— Отпихнись, — пробурчал Дагадд не слишком внятно. — Тут слишком много провидельников натыкано. Я от них всегда сохну.
— Ты становишься чрезмерным неженкой, Дагди, — Гвендолен присела рядом, растирая непослушную ногу. На мгновение ею овладело искушение залпом осушить кружку, которую протягивал Дагадд, и сразу же попросить наполнить ее снова. — Их здесь всего-то человек пять или шесть.
— Не здесь, а там, — Дагадд неопределенно ткнул рукой в сторону леса, начинавшегося за излучиной реки, — пять или шесть раз по сто не хочешь откусить?
— Ты хочешь сказать, — Гвен медленно начала подниматься обратно, выплеснув вино в сторону — Дагадд только глаза вытаращил на такое кощунство, — что лес полон отрядами воинов Провидения? Что нас окружают?
— Угу. — Дагадд с недовольным видом отобрал пустую кружку. — Похоже, пташка, на нас решили потоптаться.
— Почему ты молчал столько времени?
Дагадд шумно выдохнул и приложился к бурдюку, взяв его обеими руками.
— Мы с тобой все равно протолкаемся. Там можно пролезть, я нащупал. И я пока еще не намок как нужно.
Гвендолен открыла рот, чтобы напомнить о других, оставшихся в доме за спиной, но махнула рукой, осознав, что говорить о них бесполезно. Ниабель, Ойсину и прочим айньским посланникам вряд ли угрожало что-то серьезное — в крайнем случае, неприятная ночь разбирательств в чертоге Провидения. А судьба Баллантайна с тех пор, как тот вернулся в Круахан, была Дагадду безразлична.
Гвен снова подняла голову к окнам. В отведенной ей комнате на последнем этаже — то ли Гнелль отличался изысканной предупредительностью, то ли это было случайным совпадением — ставни были приоткрыты. Но искушать судьбу постоянными полетами на глазах у возможных зрителей она не стала и побрела к лестнице, чувствуя себя настолько разбитой, словно несла на спине десять таких же бурдюков, какой нежно прижимал к себе Дагадд. Одна, все время и везде одна. Все, что ей приходится делать, она может сделать только в одиночестве. И даже рассказать об этом некому.
Впрочем, награда за стойкое преодоление ступенек ее все же ожидала. Баллантайн спускался навстречу, ведя рукой по перилам, полностью погруженный в свои невеселые мысли. Но при виде Гвендолен на его лице появился какой-то слабый отсвет — словно пламя ее волос отразилось от стен и на секунду вспыхнуло в его глазах.
— Это ты все устроила? — спросил он устало. — Я бы не удивился. Странно, что еще не началась буря с градом, и река не вышла из берегов, чтобы никто точно не смог покинуть этот дом в ближайшие дни. Мне кажется, твоих способностей вполне хватит и на такое.
— Вы мне льстите, сьер Баллантайн, — Гвендолен прислонилась плечом к стене. — Потом, мы с вами прекрасно можем находиться в одном доме хоть целую неделю. Можем даже в одной комнате. И что с того?
Он теперь стоял совсем близко — она слышала его дыхание, сбивавшееся с ровного ритма, как бывало всегда, когда он прижимал ее к себе. Когда ей казалось, что он обнимает ее всю, и что его пальцы каждое мгновение оказываются именно там, где ей хочется больше всего. Вот как сейчас.
— К сожалению, Гвендолен, — он шептал ей в ухо, одновременно трогая его губами, поэтому ей казалось, что слова звучат прямо в ее голове, — это уже выше моих сил. Я могу взять себя в руки, когда я далеко от тебя. Но когда мы рядом… спать с тобой в одном доме и не в твоей постели — это невозможно. Не плачь. Я измучил тебя, я знаю. Но когда я тебя вижу… у меня в мыслях только одно… как я тебя раздеваю, и как мы потом…
"Еще немного, — прошептала она про себя. — Сейчас я пойду. Еще хотя бы пару минут. Вот оно, твое признание в любви. Гордись — со времен Вальгелля ни одна крылатая девушка не удостоилась и такого".
Она отстранилась — было явное ощущение, что в тех местах, где ее касались руки Баллантайна, она оторвалась от него, сорвав кожу. Обеими ладонями Гвендолен с силой вытерла глаза и щеки.
— Сьер Баллантайн, — сказала она хрипло. — Сегодня вы можете быть свободны от искушений. Я должна улететь. Хотя и не хочу этого, как вы прекрасно понимаете.
— Гвендолен! Подожди!
Но она бросилась вверх по лестнице, влетела в свою комнату и резко повернула ключ в замке, швырнув его в угол комнаты, потому что совершенно на себя не надеялась. Черный клинок, странное творение вандерцев, гордо возлежал на кресле посреди комнаты, словно отдыхая и одновременно любуясь собой со стороны. У Гвендолен часто возникало ощущение, что он живет какой-то своей, вполне одушевленной жизнью. Но сейчас она схватила его без особой почтительности, прилаживая ножны на привычное место за спиной. Девять кинжалов — полный арсенал — защелкнулись в ножнах, с каждым звуком возвращая в ее душу некое подобие уверенности. Еще одни ножны она надела на шею и убрала под камзол. В сторону великолепного изумрудного плаща, висевшего на спинке кресел, Гвендолен даже не взглянула — в полете он только мешает.
Она распахнула ставни и выпрямилась на подоконнике, развернув крылья в стороны и внимательно глядя в сторону леса. В темноте верхушки деревьев сливались с ночным небом, и что-либо различить было невозможно. Лес спал, издавая во сне обычные ночные звуки и не напоминая о какой-либо угрозе. Гвендолен уже не очень ясно помнила, как летела одна в бурю из Тарра в Круахан, надрываясь, хватая воздух пересохшими губами. Более отчетливо в ее памяти сохранился одинокий поход на дворец султаната в Эбре — как она ползла по ступеням, шатаясь, перегибаемая пополам своей непонятной силой, ничего не слышащая вокруг из-за стука крови в ушах. Сейчас она готовилась к полету, уверенная, осторожная, вооруженная до зубов, и все же ее не покидало ощущение, что никогда еще силы не были столь неравны, а опасность — столь явной.
