— На, — протянула цирюльница Даке пучок трав. — Заварить сможешь?
— Сумею, — отозвалась та, подозрительно разглядывая траву.
— Ну, так сделай. Тряпка найдётся чистая?
— Найдётся.
— Ты чего, Большеногая? — нахмурился Увар.
— Время ещё есть, сам говоришь. Тряпку смочим, будешь рожу протирать.
— Да зачем это? — отпрянул наёмник.
— Затем, что на твою рожу смотреть страшно! — отрезала цирюльница. — В порядок приведёшь.
— Я тебе не девица, — рассердился наёмник, — за лицом следить!
— Какая там девица! Твоей рожей детишек пугать!
Увар хохотнул.
— Отстань, Большеногая!
— Не спорь, — вдруг вмешалась Дака. — Лекаря слушать надо. Тогда все будут слушаться.
Увар сплюнул и отошёл.
— Дел мне будто других нет, — бросил он через плечо.
Дака снова расхохоталась.
— Знаешь, что с ним? — поинтересовалась она. — Мы думали, хворь.
— Кожа слишком бледная, — коротко отозвалась Врени. — На солнце сгорает.
— Хороший лекарь, — кивнула Дака. — Фатея полечишь?
— Кто такой Фатей? — спросила цирюльница.
Дака отвернулась и звонко закричала:
— Фатей, Фатей! Иди сюда, Фатей!
На зов из-за какого шатра прибежал голый по пояс мальчишка в таких же штанах, как на Даке, но со здоровым ножом на поясе. Двигался он как-то неловко, сковано.
— Фатей, вот лекарь, — сказала Дака и добавила что-то на незнакомом языке.
Потом повернулась к цирюльнице.
— Дурной. В погреб лазил в деревне. Поймали. Спину покажи, Фатей!
Мальчишка насупился, но послушно повернулся спиной.
Цирюльница крепко выругалась. Мальчику исхлестали всю спину, не оставив ни одного чистого клочка. Кое-где раны воспалились. Другой бы на его месте еле ползал, а этот ничего, ходит.
— И ниже спины то же самое, — добавила Дака. — Фатей…
Мальчишка неловко отпрыгнул, повернулся к ним лицом и что-то сказал на незнакомом языке. Дака рассердилась.
— Совсем дурной! — закричала она. — Мужчина! Какой мужчина, когда в погреб залезть не сумеешь?! Попался, как дурак! Шапку отобрали, рубашку порвали, нож отцовский я ходила, просила, возвращать не хотели! Мужчина! Я сказала, лечись, ты лечись! Ехать надо, как в седло сядешь?!
— Брат? — спросила Врени.
Дака кивнула, откинула назад косу и свирепо уставилась на мальчика.
— Ух, я им! — посулила она. — Храбрецы какие! Детей бить, храбрецы! Погреба запирать надо! Колбасу запирать, молоко запирать, сыр запирать! Запирать самим! Да кому их погреба нужны?! Колбаса протухла, сыр течёт, горшки битые, молоко кислое!
— Эти травы завари, — прервала её Врени, кивая на пучок, который Дака продолжала держать в руках.
Девушка снова подозрительно на неё уставилась.
— Это для другой хвори! — воскликнула она. — Эти от солнца, для Увара!
Врени коротко засмеялась.
— Это чтобы кожа заживала, — пояснила она. — Неважно, от чего. Завари, дай остыть, намочи тряпку, чтобы сочилась, и осторожно протирай.
Фатей что-то резко сказал.
— Говори, чтобы она понимала, — нахмурилась Дака. И тут же сама резко заговорила. — Сам, сам! Сам спину будешь мазать? Руки назад растут?! Вижу, вижу! В погреб тайком залезть не сумел! Мужчина! Воин! А ноги из плеч торчат?!
— Полно голосить, — оборвал её снова подошедший к ним Увар. — Иди, помоги Маде и Зарене, скоро обедать, а ты даже кашу из котла не отскребла.
Дака сверкнула на него глазами, вскочила, мотнула головой — косы так и хлестнули по плечам, — и сунула котёл брату.
— На! Закончи за меня!
Тот насупился было, но под строгим взглядом сестры сник, опустился на колени и занялся остатками каши. Всё, что налипло на стенки котла, мальчишка безмятежно отправлял себе в рот. Врени покачала головой. Если у него и ниже спины такое, в самом деле, как в седло сядет?!
Дака требовательно взглянула в глаза Увару.
— И не проси, — скрестил руки на груди наёмник. — Сказал, с местными не драться!
— Ух! — разозлилась девушка и, снова мотнув косами, убежала.
Увар вздохнул.
— Иди к матушке Абистее, — велел он Врени. — Васса кашляет нехорошо.
— Васса?
— Дочка её, — пояснил наёмник. — Пошли, покажу её шатёр.
— Ты тут у каждого над душой стоишь? — спросила Врени.
— Нет, только у тебя, — ухмыльнулся наёмник. — Присмотреться хочу.
Врени пожала плечами.
— Где ваш прежний лекарь-то? — спросила она. — Неужто не было?
— Был, — махнул рукой Увар. — Быть-то был. Только с нами обратно не пошёл. Понравилось ему там, видишь ли. Не силком же его тащить.
— Где — там? — не удержалась от вопроса Врени.
Увар указал рукой куда-то на восток.
— В Серой пустоши, что ли? — недоверчиво хмыкнула Врени, уверенная, что наёмник ошибся с направлением.
— Дальше, — пояснил Увар.
— Что?!
— Что слышала, — хмыкнул наёмник. — Рот закрой, на дуру похожа.
— Через Серую пустошь нет пути, — нахмурилась цирюльница. — Там же ведьмы летают, болота…
Увар расхохотался.
— И ведьмы, и болота. Туда нас Серый провёл. Как уж он с девками этими договаривался, не знаю, а болота он нутром чуял. Одна лошадь только провалилась, да и ту вытащили.
— А назад как?
— Да… девчонку нам Эсм — это лекарь наш старый — вместо себя подсунул. Где взял, не говорит, а она тоже молчала. Вздорная, конечно, но толковая.
— Погоди, там же, говорят, за Пустошью леса, в которых оборотни живут.
— Ага. Оборотни. Туда Серый провёл. Сказал с дороги не сходить и провёл. А обратно недосуг ему было.
— И прошли?
— Как видишь.
— А Пустошь?
— А что Пустошь? Что я, голых девок не видел? Лошадям глаза завязали и прошли.
— А болота?
— А они сами провели. В обмен на девчонку ту, которую нам лекарь наш подсунул. Вон этот шатёр матушки Абистеи.
* * *
Васса оказалась худенькой девочкой, одетой почти так же, как и мать, только без той странной юбки вокруг пояса, и косы не были убраны под платок. Кашляла она и впрямь худо, будто что-то ей мешало и она пыталась от этого избавиться, но тщетно.
— Плохо дело, — сказала Врени матушке Абистее, когда убедилась в своих догадках. — У неё нарыв глубоко в горле. Понимаешь, что это такое?
— Понимаю, — спокойно кивнула женщина. В её глазах засветилось беспокойство.
— Пока маленький, — заверила Врени. — Может сам пройти. Может вырасти. Тогда девочка задохнётся.
У Вассы дрогнули губы, но плакать она не стала.
Врени полезла в свою сумку. В ту проклятую деревеньку её не иначе как сам Освободитель послал. И повезло же ей с братом Полди. Как бы с ним ещё сойтись, чтобы у знахаря потом запасы пополнить? Он же сумасшедший, почти как Марила, только та каркает, а этот над тавлеей трясётся.
— Вот это завари, — протянула она пакетик с толчёнными лесными цветами. — Пусть пьёт. Вот этим пусть промывает. А это — не перепутай — в тряпку заверни и к груди прикладывай.
— Поможет? — спросила матушка Абистея, принимая снадобья.
— Должно помочь, — пожала плечами цирюльница. Если травы с нарывом не справятся, его придётся протыкать и девочка может остаться без голоса. — Надо будет, с ведьмой сведу, та зашепчет. Я хорошую ведьму знаю, людям не отказывает, лес у неё хороший.
Говоря это, Врени в тайне надеялась, что до ведьмы не дойдёт. Уж больно неласково цирюльницу там Медный Паук встретил. Кто его знает, с убийцы сталось туда вернуться. А что, место тихое, кто его там искать будет? Да и следит он небось за лесом вокруг. А ведьма ему помогает с зельями своими.
Врени затянула завязки своей сумки и вышла из шатра. У самого входа её ждал знакомый парнишка. Как его… Иргай, кажется.
— Ты мою сестру лечила? — требовательно спросил он.
— Ещё не лечила, — отозвалась Врени.
— Сама не можешь, ведьме отдашь, да?
— Если понадобится, — пожала плечами цирюльница.
— Мы дома ведьм в мешок сажали и в реке топили, — заявил Иргай. Цирюльница усмехнулась.
