Им бы удался их замысел, если бы «черные» не выбивали из строя одного за другим. Они и сами несли при этом потери — то и дело кто-то, отползал к краю поля и садился или ложился там, оправляясь после молодецкой затрещины или крепкого пинка — но по мере продвижения к воротам ряды «белых» таяли. Под конец они оказались в том же положении, что и «черные» только что: противник встал у «ворот» глухой стеной, а сил пробить ее — не было. Один из игроков Берена попытался сделать то же, что «черные» — вбить мяч броском. Кожаный снаряд взлетел в небо вместе с радостным воплем — и опустился за круг под унылое: «У-у-у!», пролетев мимо ворот.
— Самое интересное, судя по всему, начнется тогда, когда половина игроков будет лежать, — проговорил Лауральдо. — Право же, смотреть эту игру лучше, чем играть в нее, хотя и то и другое — удовольствие очень сомнительное.
Мяч снова передали эльфам. Финрод увидел, как Берен бредет на свою сторону поля — опустив плечи и голову, слегка прихрамывая. Но, проходя середину, он встряхнулся как пес, развернул плечи, походка сделалась вновь легкой и упругой — вождь победил мгновенную слабость.
Тем не менее следующее сражение окончилось ничем, мяч снова ушел за границу бесплодно, а потом победили «черные», причем, почти тем же способом, каким пробил ворота противника Гили: завладев мячом, они связали свалкой «белых», в то время как несколько юношей пробежали прямо по груде сцепившихся тел, и что есть ног понеслись к «белым» воротам, передавая мяч друг другу, когда защитники ворот хватали и сбивали кого-то из них. Последний вполз с мячом в ворота противника, волоча двух защитников на себе, как кабан — охотничьих псов.
— Ровный счет — плохой знак, — проворчал Гортон. Почти одновременно с его словами обрушился шатер костра — теперь оставалось совсем мало времени.
Сквозь толпу к эльфам протолкался Нэндил.
— Ты опоздал, — сказал Эдрахил.
— Я пропустил все самое скучное, — возразил бард. — Как раз теперь, когда ни одно из войск не может себе позволить выжидать в обороне, и начнется главное.
И вправду — каждый отряд разделился на три неравные части. Большая, состоящая из самых сильных и неповоротливых, а также самых потрепанных в схватках, отошла к воротам, готовая их защищать, меньшая — из самых опытных, скорых и яростных бойцов — приготовилась сражаться за мяч, и у нее на подхвате оказались самые легконогие, главным образом юноши. Уже с трудом можно было разобрать, где "белые, где «черные» — и те и другие были в пыли и в крови.
Оба «войска» застыли друг против друга, готовые вступить в решающую схватку. Финроду подали мяч.
— В их легендах, — тихо проговорил он, — повествуется о камне раздора, который боги бросили на землю, чтобы посеять смуту между людьми.
С этими словами он размахнулся и швырнул мяч.
— Берен остался в обороне, — так же тихо заметил эльфам Эдрахил.
«Войска» сшиблись. Сначала наступали «черные» — вот они завладели мячом… Вот почти пробили оборону… Но нет… Нет…
Хардинг ошибся, поставив в наступление самых сильных бойцов, а в оборону — самых слабых, и сделав ставку на прорыв любой ценой. В обороне Берен, напротив, оставил сильнейших, остался сам — и сдержал натиск противника.
— А теперь — вперед, — прошептал Эдрахил. «Белое» войско не могло его услышать, но в каком-то странном согласии с его словами качнулось вперед. На мгновение стал виден Берен — проламывающийся сквозь ряды противника, расчищая дорогу тем, кто нес мяч. Новая схватка закипела у ворот «черных» — а их сильнейшие уже выбыли из строя.
Зрители орали не переставая, срывая глотки. Казалось, что груда яростно сцепившихся тел вот-вот прорвется в «черные» ворота или вовсе снесет их ко всем демонам — как вдруг кольцо бойцов распалось, и каждый, белый он или черный, выглядел так, словно потерпел поражение.
Объяснение оказалось простым — последние «черный» и «белый» поднялись с земли, держа каждый по обрывку мяча в руке. Песок просыпался. Игра закончилась ничем.
— Сука удача, — сказал юный Хардинг, выражая общие чувства. — Мы выигрывали.
Берен, не сильно, но обидно хлестнул парня тыльной стороной ладони по губам.
— Не хули удачу, — сказал он. — Я похулил ее — и вот, она отвернулась от нас.
Копья, огораживающие круг, вынимали из земли. Берен подошел к Финроду, коротко поклонился.
— Приглашаю на пир, Государь.
— Охотно принимаю приглашение, — ответил Финрод — и добавил намного тише: — Мне кажется, Дайборну дин-Финнемару нечего делать в твоем будущем войске.
— Благодарю, — так же тихо ответил Берен.
* * *
Надо ли говорить, что пир этот, устроенный на берегу горной речки, вливающейся в Малый Гелион, совсем не похож был на тот, что дал лорд Маэдрос. При свете костров и факелов кушанья и эль ставили прямо на землю, люди сидели кто на седлах, кто на бревнах, а кто и просто на том, что самой природой для сиденья предназначено. Весело играли музыканты, и в стороне от круга пирующих, в кольце костров, затевался другой круг — хоровод танца. Но была в этом некоторая натуга, и Финрод знал ее причину.
Он не знал, верить или нет в те предзнаменования, которые люди получают в своих играх и в другом гадании, которого он не без трепета ждал — в пении над чашей. Все годы, что он наблюдал за людьми, убедили его лишь в одном: чаще осуществление знамения зависит от веры в него, нежели напротив. В самом деле, Беор исполнил давнее пророчество, полученное кем-то из его предков над чашей — но ведь Финрод не один бродил тогда в Оссирианде, а люди в тот вечер радовались шумно, почти как сейчас. Не меньше десятка квэнди пришло бы узнать, что там такое — и, возможно, любой из них взял бы самодельную арфу, тронул струны — хотя бы из любознательности, особенно присущей нандор. И ему бы поклонились, и пошли за ним — Финрод оказался всего лишь первым…
Но ведь первым он оказался потому, что искал… Искал пути, которыми квэнди пришли в Белерианд, и обдумывал уйти по этим путям на поиски того народа, о котором Валар почти ничего не знали…
Сидя на месте почетного гостя, он поглядел на Берена — уже умытого, одетого в чистую и нарядную рубашку и расшитое зеленое полукафтанье. Тот был серьезен, если не печален. Вот с таким настроением и с мыслями о дурном знамении он возьмет в руки гадальную чашу и отопьет из нее — всего лишь вина, простого вина, Финрод знал это. Но знал и то, что, не будучи пьяны, мужчины народа Беора погружаются в странный полусон — под ритм, сходный с ритмом бьющегося сердца — и после короткого исступленного танца начинают петь. Ясные фразы чередуются в этой песне с почти бессвязными, но и те, и другие полны чарующе диких и прекрасных образов, которые потом толкуют княжеские барды — потому что поющий, окончив песню, не помнит из нее почти ничего. Часто на песню кто-то отзывается, порой — двое или трое, и тогда говорят, что судьбы их сплетены — и так оказывается впоследствии. Потому ли, что они сами в это верят? Или потому что среди знати народа Беора все всем приходятся родичами или свойственниками, и все связаны со всеми той сетью клятв, которая и делает беорингов — беорингами?
