— Я уже говорил — истории о мутациях и проклятии Лилит считаю бреднями. У девицы есть повод с тобой посчитаться, и я в это вмешиваться не буду. Обратись к старосте, к городской страже. Ты местный волшебник, и городское право должно тебя защищать.
— Плевать я хотел на право, на старосту и на его помощь! — вспыхнул Стрегобор. — Я не нуждаюсь в защите, я хочу только, чтобы ты убил ее. В эту башню никто не войдет, здесь я в полнейшей безопасности. Но что мне с того, я не собираюсь торчать здесь до конца дней своих. Пока я живу, Колючка не откажется от мести, я же знаю. Так что мне остается, сидеть в башне и ждать смерти?
— Девушки же сидели. Знаешь что, фокусник? Охоту на девиц следовало бы оставить другим, более мощным волшебникам. Следовало предвидеть события.
— Я прошу тебя, Геральт.
— Нет, Стрегобор.
Чернокнижник молчал. Ненастоящее солнце не продвинулось ни на пядь к зениту в ненастоящем небе, но ведьмак знал, что в Блавикен уже смеркается. Он почувствовал голод.
— Геральт, — снова заговорил Стрегобор. — Когда мы слушали Эльтибальда, многие из нас сомневались. Но мы решили выбрать меньшее зло. Теперь и я прошу тебя сделать подобный выбор.
— Зло всегда остается злом, — серьезно сказал ведьмак, вставая с места. — Меньшее, большее, среднее, все равно. Пропорции условны, а границы стерты. Я не пустынник-святоша, и в жизни творил не только добро. Но если мне приходится выбирать между одним злом и другим, то предпочитаю совсем не выбирать. Мне пора. Завтра увидимся.
— Может быть, — ответил волшебник. — Если успеешь.
В «Золотом Дворе», самом представительном постоялом дворе местечка, было многолюдно и шумно. Гости, местные и приезжие, занимались тем, чем им обычно и полагалось заниматься, в зависимости от нации и рода занятий. Серьезные купцы спорили с гномами о ценах на товары и процентах на кредиты. Менее серьезные щипали девиц, разносящих пиво и капусту с горохом. Местные придурки строили из себя знающих. Гулящие девки старались понравиться тем, у кого есть деньги, одновременно отгоняя тех, у кого этих денег не было. Возчики и рыбаки пили так, словно завтра должны были издать указ о запрете на выращивание хмеля. Моряки завели песню, прославляющую морские волны, отвагу капитанов и прелести сирен, последние живописно и с подробностями.
— Напряги-ка память, Сотник, — сказал Кальдемайн корчмарю, перегнувшись через стойку, чтобы его можно было расслышать в шуме. — Шестеро мужиков и деваха, одеты в черное, кожа да серебро, по новиградской моде. Я видел их на рогатках. Они остановились у тебя или «Под Тунцом»?
Корчмарь наморщил выпуклый лоб, вытирая кружку полосатым фартуком.
— Тут, староста, — наконец сказал он. — Говорили, что приехали на ярмарку, а все при мечах, даже девица. Одеты, как ты и сказал, в черное.
— Угу, — кивнул головой староста. — Где они теперь? Здесь их не видно.
— В меньшем зале. Платили золотом.
— Я пойду сам, Кальдемайн, — сказал Геральт. — Нечего пока превращать это дело в официальное по отношению к ним. Я приведу ее сюда.
— Может, и так. Только будь осторожен. Я не хочу здесь скандалов.
— Я постараюсь… быть осторожным.
Моряцкая песня, судя по насыщенности бранью, шла уже к большому финалу. Геральт приоткрыл негнущуюся, липкую от грязи занавесь, и заглянул в зальчик.
За столом сидело шестеро мужчин. Той, кого он ожидал, среди них не было.
— Чего? — заорал тот, кто первый его заметил, лысоватый, с лицом, обезображенным шрамом, бегущим через левую бровь, основание носа и правую щеку.
— Мне надо видеться с Колючкой.
Из-за стола встало две одинаковые фигуры с одинаковыми неподвижными лицами, светлыми нечесаными, доходящими до плеч волосами, в одинаковых обтягивающих фигуру костюмах из черной кожи, сияющих от серебряных украшений. Одинаковыми движениями близнецы подняли с лавки одинаковые мечи.
— Спокойно, Вир. Нимир, сядь, — сказал человек со шрамом, упирая локти в стол. — Так с кем, говоришь, браток, ты хочешь увидеться? Кто это Колючка?
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.
— Что это еще за тип? — спросил полуголый амбал, весь потный, перепоясанный крест-накрест кожаными лентами, с шипастыми наручами. — Ты его знаешь, Нохорн?
— Не знаю, — ответил человек со шрамом.
— Да это какой-то альбинос, — захихикал щуплый темноволосый мужчина, сидевший рядом с Нохорном. Нежные черты, большие черные глаза и остроконечные уши безошибочно выдавали полукровку-эльфа. — Альбинос, мутант, каприз природы. Да разве таким дозволено заходить в корчму к порядочным людям?
— Я его уже где-то видал, — сказал крепкий загорелый тип с волосами, заплетенными в косу, смерив Геральта злым взглядом прищуренных глаз.
— Неважно, где ты, Тавик, его видал, — сказал Нохорн. — Слушай-ка, браток. Сиврил только что ужасно обидел тебя. Ты его вызовешь? А то такая скукота.
— Нет, — спокойно ответил ведьмак.
— А если я вылью эту уху тебе в морду, вызовешь меня? — загоготал полуголый.
— Спокойно, Пятнадцатый, — сказал Нохорн. — Раз он сказал нет, так нет. Пока. Ну, браток, говори, что ты там хочешь сказать, и выматывайся. У тебя есть еще случай умотать самому. Не воспользуешься им — тебя умотают другие.
— Тебе мне говорить нечего. Я хочу видеться с Колючкой. С Ренфри.
— Слыхали, ребята? — Нохорн оглядел всю компанию. — Он хочет видеться с Ренфри. А по какому такому делу, браток, можно узнать?
— Нельзя.
Нохорн поднял голову и поглядел на близнецов, а те сделали шаг вперед, бряцая серебряными пряжками высоких сапог.
— Знаю, — вдруг заговорил тот, с косой. — Я уже знаю, где я его видел.
— Что ты там лопочешь, Тавик?
— Перед домом старосты. Он привез какого-то черта на продажу, такую помесь паука с крокодилом. Люди говорили, что это ведьмак.
— Это что ж такое, ведьмак? — спросил голый Пятнадцатый. — Э? Сиврил?
— Наемный чародей, — ответил полуэльф. — Шут за горсть серебреников. Я же говорю, ошибка природы. Оскорбление нравов людских и божьих. Палить таких надо.
— А мы колдунов не любим, — заскрипел Тавик, не отрывая от Геральта прищуренных буркал. — Что-то мне кажется, Сиврил, что в этой дыре у нас будет больше работы, чем казалось. Тут их больше, чем один, а ведь известно, что они держатся вместе.
— Ворон ворону… — злобно усмехнулся полукровка. — Как это еще земля носит таких, как ты? Кто вас плодит, чудь?
— Если можно, будьте терпимей, — спокойно произнес Геральт. — Твоей матери, как вижу, приходилось частенько гулять по лесу одной, чтобы у тебя появился повод подумать и о собственном происхождении.
