Глава 10
Королевский дворец после короткого коллапса начинает оживать. Слуг и лакеев осталось маловато, сбиваются с ног, стараясь угодить новым хозяевам. Рыцари и кнехты еще кого-то деловито насилуют, но грабить я запретил, а простое насилие для просвещенных аристократок совершеннейший пустяк, недостойный даже упоминания.
То же самое и в отношении служанок любого калибра. Кто-то из них даже доволен нарушением рутины, все-таки всласть и без греха, никто не упрекнет.
К вечеру стараниями барона Альбрехта и сэра Норберта жизнь была восстановлена в минимальном объеме, разве что знать пока что отсиживается по домам, но нам нужнее слуги, а не королевский двор.
А они то и дело забегают в зал, внося не столько еду, как охлажденное вино. Бобик на них не обращал внимания, уже знает, что самые главные люди на свете это я и повар, и от него вскоре шарахаться перестали.
За окнами страшно и красиво полыхает огненный закат, алые отблески проникают в зал и падают на стол. Кубки выглядят раскаленными, потому вино кажется удивительно сладким и душистым, когда обнаруживаешь, что в нем плавают кусочки льда.
Первым явился на совет барон Альбрехт, сел по моему кивку за стол и жадно ухватил кубок. Бобик поднял голову, понял, что только пьем, а это неинтересно, и уронил голову на лапы. Я смотрел с удовольствием, как барон торопливо осушает посудину, Кейдан здесь принимал доверенных лиц, а я сейчас начинаю пир с ближайшими военачальниками.
Он наконец оторвался от кубка, вытер губы и сказал с удовольствием:
– Вино замечательное! А так, конечно, чудовищная страна, чудовищно развращенный народ… Как вы были правы, сурово обличая пороки ее жителей!
Я потянулся, зевнул.
– Ну, теперь, когда мы завоевали Сен-Мари… почти завоевали, могу признаться, что я несколько…
– Что? – спросил он настороженно.
– Перегибал, – признался я скромно. – Не такие уж они и чудовища. Во многом здесь жить удобнее, чем в Армландии или любом другом северном королевстве. И нравы тут мягкие…
Он спросил с подозрением:
– А черные мессы?
– Черные мессы – зло, – согласился я, – но они все-таки вне закона. Хотя закон смотрит на это сквозь пальцы, раз это выглядит, как невинные причуды богатых и очень богатых. Во всяком случае, благополучию и сытому состоянию ущерба это не наносит, а в этом случае пусть, не особенно и мешает. Зато богатые таким образом выпускают лишний пар. В каждом обществе должны быть такие предохранительные клапаны, иначе взорвется. Чересчур пассионарные должны иметь возможность либо иммигрировать на новые пространства, либо на месте заняться чем-то противозаконным, но не вредящим основам.
Он помотал головой, чуточку ошалелый, глаза полезли на лоб.
– Простите, сэр Ричард, ни черта не понял!.. Вы хотите сказать, что оклеветали жителей Сен-Мари? Чтобы воспламенить наш воинский дух и легче завоевать?
Я развел руками.
– Сэр Альбрехт, ну что вы все прямо… неловко за вас! Прямо, как сэр Растер. Конечно, я чуточку сгустил краски, ибо борцы за правое дело сражаются лучше, чем просто… борцы. Но королевство в самом деле погрязло. И мы его встряхнули.
– Но вы же сказали…
– Что жить тут приятнее?
– Да.
– Приятнее, – сказал я со вздохом, – не значит лучше. Мы ведь во главу угла ставим достойную жизнь?..
– Ну да, – пробормотал он с настороженностью.
Хлопнула дверь, вошел Растер, за ним Митчелл. Растер сразу потер руки и посмотрел на барона с укором, как тот мог прийти раньше и уже пьет, непорядок. Митчелл принялся чесать Бобика, тот хрюкал и выгибал спину.
Поглядывая на них, я сказал громче:
– А для достойной жизни приходится иной раз вылезать из теплой постели, когда так хочется еще понежиться… Особенно когда рядом теплая и мягкая девка. Приходится идти, когда хочется сидеть… а то и лежать. Здесь народ, можно сказать, устал идти к Богу и… лег отдохнуть. А это очень опасно.
Растер и Митчелл сели по ту сторону стола, Растер ухватил кубок, Митчелл отстал от него едва ли на долю секунды.
– Отдых? – спросил Растер в недоумении. – Опасен?
– Когда один человек отдыхает, – объяснил я, – прекрасно. Но когда отдыхает народ…
Митчелл посмотрел на меня в упор.
– И что же? – спросил он. – Истребить?
– Господь так и сделал, – ответил я серьезно. – Когда человечество остановилось на пути к Господу, оно было уничтожено. Новое человечество уже не останавливалось, только в некоторых городах и регионах наблюдалось… гм… Ну, вы знаете про участь Содома и Гоморры, истребление могучих империй майя, ацтеков, инков…
Митчелл помотал головой.
– Не слыхал ни о каких ацтеках, но верю, верю. Даже потому, что лучше верить в правоту своего дела, а то как вспомню, сколько я зарубил… бр-р-р… если не за правое дело, то хоть в монастырь замаливать грехи, хоть я и сам не очень-то люблю кланяться даже Богу.
В зал начали входить Макс, Ангелкейм, Зольмс, Рейнфельс, появился граф Ришар, а с ним, к моему изумлению, Теодорих, Асмер и Бернард, а также рыцари из моего Амальфи: Зигфрид, Ульман…
Поглядывая на них, я закончил твердо:
– За правое, сэр Митчелл! За правое. Мы почистили королевство от гнили, прижгли гнойные язвы, сорвали коросту! Теперь начнет быстро выздоравливать, станет еще краше, богаче, счастливее… Так поднимем чаши за процветание Сен-Мари!
– Поднимем, – сразу же откликнулся Растер. Он торопливо налил себе еще, тихонько пожаловался: – А чего это они все про каких-то гарпий спрашивают? И хихикают за спиной?
– Просто вас любят, сэр Растер, – сказал я с нежностью.
Барон Альбер после хорошего вина обычно впадает в оппозицию, чему я не удивляюсь: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Правда, у барона все это всегда с небольшой, но важной поправкой: что у пьяного на языке, то у трезвого может быть на уме. Это якобы выбалтывает совсем уж пьяный вдрабадан барон, говорит заплетающимся языком, но мысли выстраивает четко, строго и с какой-то далекоидущей целью.
Сейчас он начал плести ахинею, что власть развращает, а вот абсолютная власть развращает абсолютно. Мне эта глубокомысленная дурь знакома, я пропустил ее мимо ушей, только дураки ловятся на красивые обороты речи, а вот граф Ришар вслушался, для него это внове, подумал и сказал задумчиво:
– Да, я согласен, власть развращает. Однако именно отсутствие власти развращает абсолютно!
– Всякая власть великолепна, – заявил лорд Рейнфельс, – а абсолютная власть абсолютно великолепна.
На другом конце стола отец Дитрих с двумя самыми доверенными священниками мирно вел беседу, но услышал, покачал головой. Лицо стало строгим.
– Свобода тоже развращает, – сказал он строго, – а абсолютная свобода развращает абсолютно! И превращает в скота.
