В этот миг ему хотелось стереть Астроблему с лица земли…
— Нам пора! Пора! — Дара выпросталась из спального мешка.
— Может, подождём темноты? — пробурчал академик.
— За нами правда! — засмеялась она. — Что нам бояться света? Ступай вперёд! И всё время думай обо мне. Я буду за твоей спиной, как тень.
Мороз был не сильный, градусов двадцать, снег под ногами скрипел визгливо и громко на стылых улицах. Насадный пошёл тем же путём, что и ночью. Вокруг него и вдали, будто он, и в самом деле находясь в прошлом, смотрел в будущее, шевелился, жил и дышал иной, параллельный мир. Испуская клубы пара, шагали выстроенные по-военному люди: отдельно в белых одеяниях и отдельно в чёрных, мелькали руки в яростной отмашке, и было не понять, где мужчины и женщины — у всех целеустремлённые и даже одухотворённые лица; и тут же тарахтели снегоуборочные машины, медленно ползли тяжёлые грузовики, встречались и одиночные прохожие, но всё это проносилось мимо, не касаясь автономного, независимого пространства Насадного и Дары.
И так же, как ночью, его опять потянуло к куполу, за стёклами которого чудилась тропическая зелень. Дара ему не препятствовала, незримо двигалась позади и время от времени, когда академик отвлекался, говорила негромко и сдержанно:
— Не забывай меня. Думай обо мне. Меньше смотри по сторонам.
От ночного действа на площади остались лишь глубоко вытоптанные сферические цепочки следов — бесформенные отпечатки обуви, но даже и они навевали чувства неестественности и полной бессмысленности происходящего. От купола академик повернул к горбатому мосту через речной каньон и тут увидел человека в белом, шагающего навстречу. То, что в темноте показалось маскировочным халатом, на самом деле было рясой или длинным суконным балахоном — одеждой непрактичной, странной и, скорее всего, тоже ритуальной, если вспомнить, что город теперь населяли Белые Братья. Насадный замедлил шаг, машинально положил руку на автомат у бедра, но встречный их не заметил, целеустремлённо прошествовал на расстоянии вытянутой руки, и в последний миг академику показалось что-то знакомое в его лице.
Белое сукно покрывало лоб, и, влекомый внезапным порывом, Насадный резко развернулся, догнал прохожего и сдёрнул капюшон.
— Думай! — чуть запоздало крикнула Дара, поскольку академик был уже замечен прохожим, который отшатнулся в сторону и вскинул руку, словно заслоняясь от удара.
— Журналист? — спросил Насадный. — Опарин?!
Он видел, как зрачки крупных глаз журналиста сузились до едва заметных точек, затем расширились, словно наступила полная тьма.
— Да… Опарин. Сергей Опарин, — забормотал Белый Брат. — Моя фамилия…
— Ну, а меня узнал?
— Нет…
— Идём! — Дара потянула его вперёд. — Оставь, пусть идёт! Видишь, он напуган и от страха невменяем.
— Ничего, сейчас придёт в себя, — Насадный резко высвободил руку. — И вспомнит! Обязательно вспомнит!.. Ты же искал страну счастья. Родину человечества! А где оказался? Где?
Что-то наподобие судороги пробежало по лицу журналиста.
— А где я?..
— Это тебе лучше знать!
Опарин осмотрелся, и глаза его приобрели осознанное выражение. И гримаса страха сползла с лица, осталась лишь мертвенная бледность, голос тотчас же приобрёл начальственную жёсткость.
— В чём дело? Назови номер!
Было воинственное, неуправляемое желание полоснуть его очередью в упор, но палец никак не мог сдвинуть тугой предохранитель.
Дара возложила руки на плечи.
— Не спеши, Варга!
— Вспомнил! — вдруг воскликнул Опарин. — Ты — академик Насадный!
Однако светлая вспышка в его глазах медленно угасла, словно догоревшая и ожёгшая пальцы спичка. Дара заметила это первой:
— Нельзя оставаться здесь! Не могу прикрыть тебя! Он мешает!
Насадный схватил журналиста за рукав и с силой потащил его через улицу к заброшенному драмтеатру. И там, почти силой затолкав за постамент скульптуры, некогда навязанной городу, — баба с трубой, олицетворяющая музу, — прижал к гранитной плите стволом автомата.
— Нашёл страну счастья? Отвечай быстро!
Опарин окончательно пришёл в себя, рассеявшийся страх привёл в норму кошачьи зрачки. И в голосе послышалась убеждённая жёсткость.
— Ты теоретик! И ничего не смыслишь в практике!.. Я нашёл Беловодье! Да, именно здесь, там, где ты указал! Указал, но не узнал земли обетованной. Так бывает… Моисей тоже ошибался. И потому я преклоняюсь перед твоим гением. Но часто путеводители сами бывают слепы! Это нормально…
— И всё это ты называешь страной счастья?! Такой участи достоин русский народ?
— Понимаю тебя… Все теоретики — идеалисты. Но иди, поищи другую!.. Какая ещё участь ждёт народ, предавший собственную мать? Надругавшийся над отцами своими — государями? Над своим Богом?.. Великий он? А в чём его величие?! Могучий? Где его сила?.. Русский народ уже сто лет кричит одно слово — дай! Дай свободы, будто её мало было; дай хлеба, дай счастья… Мой народ тяжело болен и немощен. Он нуждается в немедленной реанимации! Или реабилитации в палате номер шесть. А как его снова поднять на ноги? Лозунгами? Призывами и нищенскими подачками?.. Он ещё глубже погрязнет в воровстве, неверии и скверне. Да, я нашёл страну счастья. Впрочем, не страну — горнило для очищения. Ад, если хочешь! Пусть его братья Беленькие проведут через тернии, пусть ускорят процессы обмена веществ, чтобы катарсис не растянулся ещё на целый век. Не гуманно, да? Не патриотично?.. Знаешь, академик, я устал хлопать крыльями на земле. Ноги увязли, летательные мышцы атрофировались, как у страуса. Но не хочу прятать голову в песок.
— Ты думаешь, унижением можно пробудить благородство? — помедлив, спросил Насадный.
— А чем ещё? Если народ наш постигает истины только мордой об лавку. Или когда дадут сапожной лапой по голове. Он предрасположен к унижению — пусть унизится ниже дна, в грязи захлебнётся. Мне не жалко. Пусть останутся непотопляемые. Жестоко?.. А приятно смотреть на пресмыкающихся? Не передёргивает от омерзения? — он схватил горсть снега, запихал в рот, утолил жажду. — Я знаю, ты строил этот город как город будущего. Всё рассчитал, предусмотрел, наполнил содержанием, воспитывающим благородство. Но зря старался, академик! Добрая четверть населения — люди, которые работали с тобой. И ты ещё встретишь здесь много знакомых… О тебе рассказывают легенды, идеализируют прошлое, но ты не обольщайся. Люди всегда склонны поклоняться вчерашнему дню и смотреть в будущее. Но довольно! Надо жить настоящим, пока оно прекрасно!
— Печальная картина…
