- АЙ! Так вот ты как, значит!? - крутанувшись и крутанув Чуму он вжал её в стену и отвесил несколько сочных шлепков по ягодицам, - Чтоб не хваталась куда попало!
Чума, с скрежетом скребнув ногтями по краске, попыталась вырваться, но Федор крепко прижал, чувствуя как сам начинает распаляться.
- Нельзя меня кусать… Нельзя… Нельзя… Нельзя… - принялся повторять он в такт движениям бедер, - Плохая Чума… Плохая… Плохая… Плохая…
Чума, сначала, постанывала, потом вцепилась зубами в собственную руку и прикусила так, что Федор, вынужден был отвлечься и взять её в «двойной нельсон», дабы она не повредила себе конечность, и заканчивать в таком виде.
- Фух… - отстранившись после завершения, Федор сунул голову под струю воды, - Вот на тебя накатило…
- Извени… - Чума, у которой финал был очень бурный, сползла по стене вытирая выступившие слезы, - Йа ни нарочна…
- Да не — даже прикольно было, особенно пока ты не начала всерьез прихватывать.
- Ты мине проста нравишься…
- Настолько, что сожрать готова?
- Аха… Эта, навернае, посли балезни…
- Из-за которой тебя «Чумой» прозвали? А что за болезнь?
- От нийё с ума сходиш и на фсех брасаца начинаишь. Особинно кагда крофь чувствуишь. Или кагда шум громкий слышешь.
- Жуть. Это-ж, если много заболеет…
- Песдец… Ф Аргисаиванне толька палавина народа смагла выжить. Навернае палавина… Можит меньше. Кто сбижать успели или ф верхних кварталах запирлись.
- И ты тоже заразилась?
- Аха… - Чума взяла мочалку и начала тереть Федору спину, осторожно обходя покусанные места, - Толька ни помню как…
- Ты тоже на людей кидалась?
- Ни помню… Ничиго, што была, ни помню. Йа, кагда ф сибя пришла, на цыпи сидела… На псарни... Патом сбижала.
- Тебе сколько тогда было-то?
- Йа аткуда знаю? Йа щчитать не умею!
- Серьезно? Это легко! Я тебя научу! Ты куришь?
- Не.
- Тогда сложнее…
- И ни буду…
- Почему?
- Ур сказал што снайпир должын быть низаметным. А как йа буду низаметной, эсли ат миня дым идет?
- Ну тебе же не обязательно прямо во время боя курить?
- Снайпир можыт сутками выслежывать. Йа тагда биз курива ахринею.
- Точно… - исчерпав свои скудные познания в педагогике, Федор задумчиво почесал в затылке, - Погоди! А как ты патроны считаешь?
- Пальцами! - Чума сунула ему в лицо растопыренную пятерню, - Ф абойме читыре патрона и адин ф ствале. Удобна! И вапще — йа ни савсем щитать ни умею, а сложныи вещи. Кагда больши двадцати.
- Почему двадцати?
- Пальцыв ни хватаит… Тиби легчи. У тиби на адин больши пасчитать можна…
- Чего? - Федор недоуменно осмотрелся ища у себя лишние пальцы, и только потом понял, на что Чума намекает, - Э! Не - не трогай! Ты кусаешься! Я тебе это в рот не положу!
- Ведьма тожы кусаится, а Багир ей кладет! Йа сама видила!
- Ну у него, может лишнего, а у меня — в самый раз. Мне он весь нужен. Давай, лучше, я тебя тоже потру.
- Ну и ладна… - Чума повернулась спиной упершись руками в стенку, - Тибе на вахту нада?
- Нет, меня с Марио переставили.
- Мну тожы. Пра миня забыли… Можыт ище раз? Йа ни буду кусаться…
- Да если не сильно, то можно, что уж там…
…
К обеду, Тука-ти проспался и выразил готовность познакомить с знакомыми, торгующими оружием. Покупать его у островных оружейников всегда было известной лотереей, так как качество колебалось от сносного, до «порвет вместе с тобой первым же выстрелом», однако, механики «Интернационала» произвели на всех впечатление компетентных специалистов и решено было рискнуть. Капитан же надеялся найти на тамошних развалах боеприпасы по дешевке, да и просто желал глянуть, что по чем.
Располагался квартал оружейников на отшибе, так как жить рядом было лотереей не меньшей. В ближайшем овраге разбирали ржавые глыбы, которые, на проверку, оказались спаянными коррозией и морской живностью в один монолит боеприпасами. Сперва, сросшуюся в один камень кучу снарядов скидывали со склона и разбегались. Если она, разбившись от удара о камни внизу, не детонировала, туда слезали рыжие от ржавой пыли рабочие и начинали отделять остатки зубилами, складывая снаряды в корзины. Потом, корзины утаскивали в плавильню, где из корпусов вытапливали тол. Михай поинтересовался, что будет, если в куче попадутся снаряды с мелинитом и получил в ответ все объясняющее: «Бум!!!». За оврагом чадило химпроизводство где, с помощью процессов, больше смахивающих на алхимию, извлекались инициирующие вещества, перерабатывались отсыревшие и потерявшие свойства пороха и делались новые.
Чуть дальше, располагались мастерские, занимавшиеся оружием. Там, уже, непредсказуемых моментов было поменьше поэтому, сверху имелись, даже, какие-никакие крыши. Много оружия поступало в виде таких же ржавых глыб поднятых из трюмов затонувших в войну кораблей. Все это, чумазые подростки разбивали, вымачивали в смеси керосина, машинных масел и топлива, и разбирали на составные части. Потом, мужчины постарше, начинали сортировать детали, отбирая то, что могло пригодиться, и несли мастерам.
Под огромным навесом стоял, фырча, здоровенный двигатель, вращавший длинный вал, который уже, через ремни, приводил в действие станки. Судя по их состоянию, сами станки тоже подняли с погибших судов и, как могли, восстановили. Ни о какой точности обработки речи не шло, но, с другой стороны, этого никто и не требовал. Зато, было очень интересно наблюдать творческий подход к их использованию. Например, для фрезеровки, приспособили токарный станок с отсутствующей задней бабкой и поврежденными направляющими, зажимая заготовку в стоявшую вместо резцедержки оправку, а фрезу, соответственно, ставя вместо патрона.
Венцом изобретательности местных станкостроителей была целая линейка прессов сделанных из коленвалов, шатунов и прочих деталей от старых моторов. За один оборот, такой «пресс» мог совершать от четырех до восьми операций, например, по штамповке и вырубке капсюлей из латунной ленты. Скорость работы зависела от усилий мальчишки, который, стоя на похожей на качели доске, регулировал проскальзывание приводного ремня и, одновременно, умудрялся ковшиком переливать льющееся вниз, в корыто, масло, обратно наверх. Его, по всей видимости, отец, пыхая трубкой, в этот момент ловко протягивал ленту в такт работе пресса.
Так же, механиков восхитила местная инструменталка, где сморщенный жилистый старичок сноровисто изготавливал напайки и резцы из бронебойных сердечников. Служили они вряд-ли долго, но, в местных условиях, твердосплавный инструмент взять было неоткуда, так что, выкручивались как могли.
Особняком стояла работа со стволами. Толстый и важный главный мастер, сидя под навесом, смотрел их на просвет, определяя состояние канала и, в зависимости от этого, отправлял их на разные линии. Самые поврежденные, шли на стволы для ружей малого калибра, благо винтовочный ствол калибра семь-шестьдесят два можно было безбоязненно рассверливать до четыреста десятого или, если не сильно сгнил снаружи, даже тридцать второго калибра. Стволы, пострадавшие меньше, рассверливали под девять миллиметров или сорок пятый, и делали, на самодельном станке, новые нарезы. Изредка, попадались стволы с отличной сохранностью, которые слегка чистили снаружи и проходили ручными дорнами особо опытные и приближенные работники.
Дальше, готовые стволы шли сборщикам, которые из них и кучи восстановленных разными наварками и наплавками деталей затворов и УСМ делали нечто. Иногда, это, издалека, было даже похоже на нормальное оружие. Чаще — нет, так как перезарядка, путем выбивания гильзы подходящей веткой и жгут вырезанной из покрышки резины, в качестве возвратной или боевой пружины, среди местных инженеров считался нормой. Извиняло их только то, что стоило это все весьма гуманно и за двести тысяч исладоров можно было приобрести себе однозарядное, но вполне рабочее ружьишко, а самые убогие отдавали за пятьдесят тысяч. Правда, пяток патронов к ним стоил столько же.
