– Мы. Мы знаем. Ибо если б все было иначе, до нас дошли б легенды…
– Не обязательно.
– Как это "необязательно"! – возмутился Атен. – Что же тогда достойно легенд, если не странствия повелителя небес по тропам земли снегов?
– Я имел в виду другое. Может быть, легенды и есть. Просто мы ничего не знаем об их существовании. Мы их не читали. Как не читали до поры до времени Черные легенды.
– Нет, Черные легенды – это другое дело. Они – запретные, потому что…
– Или, – не дав ему закончить, продолжал Евсей, – эти легенды могли погибнуть, затеряться в бездне времени, уснуть вместе с замершем городом или потерявшимся в снегах пустыни караваном.
– Шамаш не позволил бы подобному случиться!
– Он был болен, Атен. Не забывай. Он жил иным миром – страной бреда, заботясь лишь о нем.
– Но госпожа Айя…
– Что – "госпожа Айя"?
– Она не дала бы пропасть памяти о Ее супруге!
– Да. Если бы ценила людскую память.
– Тогда госпожа Гештинанна…
– Конечно, в Ее архивах хранятся все легенды, сочиненные когда либо на земле. Но никто из живых не читал их, когда эти рукописи предназначены не для наших глаз.
– М-да… – Атен, задумавшись, склонил голову на грудь, вздохнул, поджал губы. – Тебе, должно быть, страшно думать об этом, ведь и с написанными тобой легендами может произойти что-то подобное.
– Может, – кивнул Евсей. – И я совсем не хочу, чтобы так случилось. С тех пор, как я стал записывать легенды, я живу лишь ими. Мне нужно, чтобы их читали, как голодному нужен кусок хлеба. Это… Это – моя пища, понимаешь?
– Не беспокойся. Шамаш выздоровел и не допустит, чтобы память умерла вместе с нами.
– Атен, я говорю о другом… – нахмурился летописец. – О том, что одной единственной рукописи – оригинала, странствующей с нашим караваном мало…
– Ты думаешь, пришла пора сделать копии?
– В этом нет ничего такого. Помнится мне, мы оставляли одну такую в городе смерти…
– Это – другое дело. Тогда мы следовали воле Шамаша, а сейчас – собственным желаниям… Ладно, что ты предлагаешь?
– Ри уже подготовил один такой список, и… Брат, если эти горожане все знают, может быть, предложить им… Ну, не настаивая, просто… они могли бы оставить список у себя… Если бы захотели… Легенды должны жить не только в нашем караване.
– Да… Так будет правильно… Странно, что мы не подумали об этом прежде…
– С прошлой легендарной эпохи прошла целая вечность. Никто из живущих просто не знает, как обращаться с подобными рукописями. Вот я называю себя летописцем, а ведь меня никто не учил этому ремеслу. Я просто записываю то, что считаю важным, делаю это так, как мне кажется верным. Но я могу ошибаться, не правильно понимая, что важно и что верно.
– Легенды священны. Они – больше, чем история, но сама наша вера… Не сомневайся, брат, если бы ты ошибся хоть в каком-то сущем пустяке, хоть в одном-единственном слове, боги б уже поправили тебя… Уж что-что, а лжелегенды нашему миру не нужны.
– Да. Как и лжелетописцы, о появлении которых предупреждали древние рукописи.
– Это не имеет к тебе никакого отношения.
– Да. Я знаю, что я не один из них, потому что мое право записывать легенды признали сами боги. И ты знаешь. Ну, еще наши караванщики. И все. А попади рукописи в руки кого-то другого, что тот подумает?
– Истина не в словах, а в вере.
– Вот именно! Но для того, чтобы понять это, нужно обрести веру! Иначе стремление к благу обернется злом.
– Кстати, – вдруг вспомнил он, – а горожане не подходили к тебе с этим вопросом?
– Каким?
– О легендах. Я ведь, говоря хозяевам города, что мы – спутники Шамаша, упомянул и о том, что у нас в караване есть летописец.
– Здорово! Не спросив меня! А если бы мне вовсе не хотелось, чтобы кто-то из чужаков знал эту правду обо мне?
– Разве ты только что сам не говорил обратное?
– Говорил. Но именно – только что. До этого ты ведь не мог знать…
– Ну, может быть, я прочел твои мысли…
– У тебя есть дар предвидения, но не чтения мыслей. Эта способность дается только Хранителям, и то не всем.
– Хранителям… – зажегшаяся было на губах караванщика улыбка растаяла. – Вот мы и вернулись к тому, с чего начали… – погрустнев, проговорил он. – Ладно, пошли, послушаем, что скажут служители. Интересно, зачем они к нам пожаловали.
– Выразить почтение, – теперь Евсей не сомневался. – Так уже бывало. Всякий раз, когда горожане узнавали, кто Шамаш.
– Почтение! – хмыкнул в усы Атен. – Нет, – мотнул он головой. – Мы спутники повелителя небес, а не младшего среди небожителей. Если бы эти люди хотели выразить свое почтение, то пришли бы хозяева города, а не их слуги…
– Думаешь, они сомневаются в искренности твоих слов? Но ведь никто в целом мироздании не дерзнул бы даже помыслить, не то что произнести подобную ложь!
– Не знаю… Слуг посылают, когда хотят о чем-то попросить, делая так, чтобы бремя обета легло на другие, менее гордые и значительные плечи.
– Чтобы горожане просили о чем-то караванщиков?! Да такого в вечности не бывало никогда!
– Возможно, началась другая вечность. И, потом, мы ведь не простые караванщики, а спутники бога солнца.
– Да, это другое дело, – вынужден был признать летописец.
– В надежде, что мы передадим их просьбу небожителю, посодействуем…-продолжал хозяин каравана.
– Да, верно…
Тем временем, они подошли к командной повозке, возле которой столпились те из караванщиков, которые не были заняты у торговых рядов.
– Вон они, – Евсей махнул рукой в сторону толпы.
Но Атен и так уже заметил нескольких горожан в длинных хламидах служителей.
– Идем, – он решительно направился к ним.
Заметив приход хозяев, караванщики расступились, пропуская их к чужакам. Однако никто не спешил уходить. Они остались с плохо скрываемым любопытством ждать, что скажут служители, словно предчувствуя, что речь зайдет не о вопросах, обсуждаемых за задернутым пологом, а о том, что говорят открыто, делясь и советуясь со всеми.
– Удачной торговли, хозяин каравана, – приветствовал Атена тот из служителей, которому было поручено говорить.
– Вечного служения, – чуть склонив голову, ответил караванщик. Его глаза чуть сощурились, поблескивая из-под нахмуренных бровей.
Приветствие – не просто начало разговора, но главная его часть, из которой можно понять почти все – кем тебя видят собеседники, как относятся, даже зачем пришли.
Атен скрыл свое удивление от чужаков, однако себе он вынужден был признаться, что не просто удивлен – ошарашен. Служители вели себя, словно не знали правды о караване. В глазах горожан они были обычными торговцами – не более того.
