Евгения Федорова - Чувство времени (СИ)

Глава 11. Сердце змея

Говорят, что вместилище человеческой души — наши глаза. Говорят, умирая, мы остаемся в памяти других людей и, пока о нас помнят, мы бессмертны. Говорят… вокруг только и делают, что говорят, мечтая избавиться от страха перед неизбежным и объяснить ход вещей, сделав их хоть капельку понятнее и привычнее.

Говорят…

А я чувствую.

Я — Смотрящий дракона Равновесия, чье имя Мрак, чувствую то, о чем другие любят праздно говорить. Но разве это изменяет что-то?

Как человек является целостным, так я и дракон являем собой нечто соединенное в единую структуру и, когда дракон покидает меня ради своих утех и во имя создания новой жизни, во мне рождается гнетущая пустота, к которой хочется обращаться снова и снова как к недавно выбитому зубу. Эту пустоту ничто не способно заполнить, и я чувствую себя частью, грубо отсеченной от чего-то важного. Мне не сложно отступить от этой пустоты и делать вид, что ее не существует, потому что я с самого начала поступал именно так. Я надеялся, что моя собственная целостность со временем будет способна заполнять тот омут, через который проникает в меня Древний, но это было самообманом. Единственное, чего я добился, так это равнодушного признания своей ущербности.

Безусловно, для меня теперь это — привычно, я знаю собственные границы (перечеркнуто) слабые места, это делает меня сильнее и увереннее тогда, когда я могу не подставлять их под удар. Но наступают моменты, когда мне приходится вставать вровень с другими магами, и тогда лишь постоянное стремление к познанию и свободе, присущие мне с самого начала, превращаются уже не в придурь, чем кажутся со стороны, но в оружие.

На следующий день все изменилось. На горизонте появился первый пустынный остров Анц, что значило на местном наречии Первый. Вскоре мы вступили в лабиринт проливов, и некоторые островки были так малы, что обнажали свои рифовые бока только во время отливов. Другие поднимались высоко, давая приют сотням птиц, с гвалтом срывающихся в воздух, будто рои насекомых. Чем дальше шла Эстолла, тем больше вокруг становилось обрывков суши, все чаще встречалась зелень, хотя больше преобладали высокие, похожие на деревья без листьев молочаи. Воздух был сухим и жарким, вода кристально чистой. Она ловила солнечные лучи, которые трепетали в ее толще, будто в глубине удачно ограненного аквамарина. Быстрые тени рыб скользили, рассекая узорные рисунки, яркими мазками проступали актинии и цветные кораллы. Здесь и вправду было много суши, но я бы никак не назвал ее гостеприимной, несмотря на привлекательные для купания заводи. Песок, желто-красные камни, обломки кораллов и пятящиеся по камням крабы не могли бы называться райским уголком. В скалах зияли черными провалами гроты, из которых тянуло сыростью и вонью, камни были покрыты разводами птичьего помета. Проходы между островами казались глубокими, но Мархар вел свой корабль сам, выбирая в этом лабиринте одному ему известный путь, перекрикивался с замершим на носу Каваларом — лоцманом судна — и на мой вопрос ответил:

— На самом деле очень трудно определить глубину на глаз, ты не обманывайся, вода очень прозрачная и до дна может быть рукой подать. Тем не менее, мы хорошо идем, и погода нас не обидела. Остров Лала, где мы пополним запасы воды, самый крупный среди здешних. На закате будем в его единственной пригодной для стоянки бухте. На самом деле, дальше на запад острова будут не так часто понатыканы, но там еще сложнее идти, если не знаешь, где проходят рифовые гребни. Не один корабль погиб в той ловушке, с облегчением вырвавшись из этих проходов.

— Хорошо, что у нас такой опытный капитан, — польстил я фантому.

— Сплюнь за борт, — посоветовал Мархар. — Я не в восторге от необходимости останавливаться на Лала, но это единственный остров, где я знаю старейшину. Мы уже вели кое-какие дела раньше и, хотя он не очень доволен результатом, причины нападать на нас у них нет. Учти, народ там живет задиристый и гордый. К тем, кто не умеет нырять, они относятся с настороженным пренебрежением.

— Нам придется доказать, что мы ныряем не хуже? — уточнил я.

— А мы можем с ними соперничать? — Мархар насмешливо окинул меня взглядом. Да, я сам довел себя до довольно неприглядного вида, но стараниями Мастера вновь обрел почву под ногами и контроль над собственными мыслями. Я много пил, но теперь воду, и даже нормально поел. Когда корабль пошел между островами, качка прекратилась, Эстолла скользила по чистейшей воде будто по гладкой поверхности стола, и это тоже пошло на пользу.

— Ну, я же выгляжу лучше, — отвечая на взгляд фантома, отмахнулся я.

— Смотря с чем сравнивать, — парировал Мархар. — Обычно ты выглядишь плохо, но тут сложились и твои старания и старания Гевора.

— Скажи лучше что-нибудь хорошее? — попросил я.

— Эти местные с острова Лала, худые как щепки и невысокие, так что на их фоне ты не будешь особенно выделяться, — великодушно сообщил фантом.

— Утешил. Слушай, а эрвины совсем дикари?

— Как тебе сказать? У них есть возможность прикоснуться к прогрессу, но нет желания. На мой взгляд это уже не невежество, но некий практичный консерватизм. Зачем что-то делать, если море накормит? Зачем что-то изобретать, если все и без того налажено и все есть? Более того, подобный образ жизни привлекает людей сторонних с других островов вроде Тура или с архипелага. Блестит, как обманка. Отринь тяжелый труд и стремления, живи в гармонии с водой, добывай моллюсков с глубины, приторговывай перламутром и жемчугом. Так, как моллюски их главная пища, то перламутровыми украшениями на Лале увешаны даже камни и деревья. Этого добра у них с избытком, при чем высочайшего качества. Продают эрвины его вовсе не задарма, надо сказать, им проще ничего не продать, чем сбросить стоимость. И это тоже жизненная позиция: знать себе и своему товару цену. Тем не менее, они по-прежнему вооружены копьями с коралловыми наконечниками…

— Ну, это смертельное оружие из-за хрупкости, — сказал я, — а плохое железо легко ржавеет в соленой воде.

— Именно так, во всем есть свой тонкий расчет. Им не нужны шкуры, не нужно железо или стекло, не нужны строительные материалы. Здесь можно спать на песке, а жить под деревом. Рыбу и моллюсков они едят в основном сырыми, но готовы купить диковинные пряности или краски. Еще пищу, любую, которой нет в их рационе, но что-то довезти сложно, сам понимаешь.

Они блюдут традиции, им запрещено вырубать деревья на острове, потому что так велел старейшина, а ему велел прежний старейшина. И им нет дела, почему так. Они живут по лунному календарю, по которому в какой-то день можно ловить крабов, а в какой-то положено есть водоросли, в другой нужно нырять на глубину за раковинами, а в третий идти и ловить медуз. Этот календарь выверен веками для того, чтобы не истощать запасы пищи вокруг острова, и в этом его великая мудрость. Но задумываются ли они почему так? Вряд ли. Дикари ли они — не знаю, честное слово. Если хочешь, можешь сойти на берег и посмотреть сам.